Теперь, представляя себе диапазон значений и словоупотребления глагола ekleipw н производных от него, вернемся к фукидидовскому описанию затмения первого года войны (II, 28, цит. выше). Нетрудно понять, что слова exelipe … kai palin aneplhrwqh, указывают лишь на то, что затмение произошло и закончилось (т. е. солнце вернулось к прежнему = полному состоянию). Никакой специальной информации о характере затмения эти слова не несут. (Заметим, что и в нетерминологическом употреблении эти два глагола, сочетаясь друг с другом, возможно, образуют некое речевое клише — ср. в «Пире» Платона (188е): ei ti exelipon, son ergon anaplhrwsai — «если я что-либо упустил из виду, твое дело дополнить».) Описание самого небесного явления Фукидид дает в виде двух причастных оборотов: 1) genomenoV mhnoeidhV «сделавшись месяцевидным» — здесь перфектная форма причастия согласована с подлежащим (o hlioV) и поясняет сказуемое, указывая на результат действия (разумеется, поясняемым глаголом тут может быть только exelipe, а не anaplhrwqh); 2) asterwn tinwn ekfanentwn — gen. absolutus, указывающий на сопровождающее обстоятельство; «при этом стали видны отдельные (букв.: кое-какие) звезды». Не приходится сомневаться, Фукидид описывает максимальную фазу этого затмения (не мог самый эффектный момент быть оставлен без внимания наблюдателем, столь скрупулезно описавшим все симптомы и течение афинской «чумы»). Итак, именно полагаясь на Фукидидово описание, можно утверждать, что затмение было неполным, и общепринятая датировка не расходится с данными астрономических таблиц, не столько подтверждающими, сколько обосновывающими ее.
Однако далеко не все древние источники допускают такой однозначный подход. Связанные с этим проблемы можно показать на примере группы более поздних источников, где упоминается то же самое затмение, которое столь четко описано у Фукидида.
К этой группе можно отнести сообщение Цицерона («О государстве», I, 25–54–51 гг. до н.э.), Валерия Максима (VIII, 11, ext. 1–10–30-е гг. I в. до н.э.), Плутарха («Перикл», 35 — конец I — начало II в. до н.э.). Варианты Плутарха и Цицерона (от второго, видимо, зависит и краткий рассказ Валерия Максима) разнятся очень заметно (контекстом, характером изложения, подробностями). Тем не менее, все они объединены формой краткого поучительного рассказа, который может быть вставлен в любой контекст. Эта традиция — школьного происхождения («Так рассказывают в школах философов», — пишет Плутарх). Школьной дидактике принадлежит и тема, которой подчинено изложение всех трех рассказов: оратор (представляющий философскую мудрость) может прекратить панику, разъяснив людям природу явления, внушающего им неоправданный страх. Оратором выступает Перикл, повод к речи — затмение.
Вариант Плутарха поставлен в исторический (биографический) контекст и явно соотнесен с рассказом Фукидида. Он наиболее риторичен: речь Перикла приурочена к эффектному моменту — отплытию эскадры под командованием Перикла (ср. Thuc., II, 56). Плутарх не смущается тем, что для этого ему пришлось перенести затмение на следующее лето (без сопоставления с Фукидидом это, впрочем, вряд ли можно заметить).
Такая вольность и обращении с фактами вообще свойственна античной риторике и не воспринималась ею как неправдивость.[30]
С более содержательным цицероновским вариантом дело обстоит сложнее. В интересующей нас части трактата речь идет о важности философии и о пользе или бесполезности изучения небесных явлений (ложных солнц, затмений). На нас обрушивается поток сведений из истории древней астрономии: мы узнаем об изобретенной Архимедом движущейся модели небесной сферы, на которой демонстрировались затмения о его предшественниках — Фалесе Милетском и Евдоксе Книдском, о поэте-астрономе Арате и прежде всего о знакомом с учением Архимеда римлянине Гае Сульпиции Галле (консул 100 г. до н.э.), который прекратил панику в войске, объяснив неосведомленным людям причину лунного затмения. В связи с этим и вспоминает Цицерон рассказ о Перикле, слушателе Анаксагора, от которого тот еще прежде узнал, что затмение Солнца происходит «в положенный и неотвратимый срок, всякий раз, как луна целиком пододвинется под солнечный диск», что бывает «не каждое новолуние, но не иначе, как в новолуние». (Деталь, заставляющая нас вспомнить о словах Фукидида: «в новолуние, — кажется, только тогда это и возможно». Фукидид, несомненно знал учение Анаксагора, произведшее сильное впечатление на современников.) Цицерон, верный римскому патриотизму, от Анаксагора обращается к Эннию (III–II вв. до н.э.), который сообщил, что в 350 г. от основания Рима (т. е. в 400 г. до и. э., если Цицерон следует здесь счету Полибия)[31] «Луна и ночь противостали Солнцу в июньские ноны». Возможность расчетов, добавляет Цицерон, тут такова, что по этому дню, зафиксированному у Энния и в «Больших анналах», было определено время прошлых затмений, начиная с «квинтильских нон в царствование Ромула». (Вот, оказывается, когда уже существовала идея астрономической хронологии.) Но датировка «Периклова» затмения у Цицерона более чем приблизительна: «во время величайшей войны между афинянами и лакедемонянами».[32] Видимо, начитанный в астрономической литературе Цицерон сам расчетов не производил, да и не нуждался здесь в точном определении времени затмения, как и в его «характеристиках». Оно упомянуто Цицероном только как повод для применения астрономических знаний, прочее же было тут ему безразлично.
Краткое изложение Валерия Максима, тоже упоминающее Анаксагора как наставника Перикла, не содержит более никаких конкретных сведений и, как говорилось, возможно, подсказано Цицероном[33] (тем более, что здесь же мы находим и рассказ о Сульпиции Галле, который выступил перед напуганным войском, «рассуждая с большой осведомленностью об устройстве неба и природе светил» — VIII, 11, 1).
Описание «Периклова» затмения у всех троих авторов дано по одному шаблону: солнце затмилось и внезапно наступила темнота (tenebrae, skotoV). Можно ли на этом основании говорить о полном[34] или неполном затмении? Подумаем. Описание стертое — оно приложимо к любому затмению (очевидцы неполного московского затмения 31 июля 1981 г. тоже говорили «стало темно»). Правда, в Цицероновом изложении учения Анаксагора речь идет только о полном затмении и даже не упоминается о том, что оно может быть неполным (хотя рассуждение посвящено природе затмений вообще). Мы, однако, не знаем, изначально ли входило изложение Анаксагора в риторизованный рассказ или оно добавлено контаминатором (самим Цицероном?). Не было ли оно при этом упрощено? (Тем более, что точность в «характеристике» затмения не имеет значения для дидактических целей рассказа, а полное даже выглядит эффектней.) Исходя из того, что вся эта группа источников поздняя и несет на себе явный отпечаток риторизации, допускавшей очень свободное обращение с материалом, следует сказать, что в контексте этой традиции затмение оказывается скорее литературным, чем историческим фактом. А если переводить данные этих рассказов в исторический контекст, то они будут значить только одно: в начале Пелопоннесской войны (до смерти Перикла) произошло какое-то затмение солнца.
Итак, очевидно, сведения, которые мы можем почерпнуть из «древнего документа», из исторического источника, отличаются, скажем, от научных фотографий уже тем, что они не даны нам в готовом виде. Они извлекаются из текста на мертвом языке, который для этого должен быть прочитан и понят, а при наличии нескольких источников поставлен в связь с другими текстами. Но это и есть историко-филологическая критика источника. Методика «непредвзятого астрономического датирования» просто неосуществима.
30
См. Смирин В. М. Школьная риторика Августова века как исторический источник. — ВДИ. 1977. № 1. С. 100 cл.
31
Ср. примечание В. О. Горенштейна в кн.: Цицерон. Диалоги. О государстве — О законах. М., 1960. С. 181. Указанное здесь расхождение между литературной и астрономической датировкой затмения (16 дней) для времени, столь отдельного от юлианской реформы календаря, очень невелико и вряд ли стоит его называть «ошибкой Энния» (подробнее о таких расхождениях см. ниже).
32
Связи рассказа о затмении с рассказом о морской экспедиции здесь нет, видимо, эта «расцветка» — более поздняя.
34
Как это иногда делают историки, опирающиеся на риторизованную традицию, а не на Фукидида (ср. Рожанский И. Д. Анаксагор. М., 1972. С. 97).