Мысль о том, что человечество (обычно рассматриваемое сторонниками европоцентристских подходов к изучению социального прогресса как универсальная целостность) самостоятельно идет по некоторому заранее определенному пути к некой заранее установленной цели, по «вечным законам прогресса и эволюции», задающим «магистральное направление человеческой истории», подвергалась критике почти с самого ее появления. В частности, один из наиболее последовательных критиков такой точки зрения, знаменитый социолог П. А. Сорокин отмечал, что огромное число обществ и групп прошли в своем развитии совсем не те этапы, которые описываются соответствующими «законами прогресса», и в отличающейся от предписанной подобными «законами» временной последовательности. И если из «человечества», к которому предположительно относятся эти законы, исключить всех индивидов и все социальные группы, развитие которых реально отклоняется от таких «законов», то останется (если вообще что-нибудь останется) совсем небольшая группа людей, «историческое изменение» которой подчиняется универсальным тенденциям и законам линейно трактуемого прогресса. И, по убеждению П. А. Сорокина, лишь одного этого довода достаточно, чтобы считать эти тенденции и «законы» в лучшем случае частными закономерностями, относящимися лишь к очень небольшой части человечества (западному миру и то, далеко не всему). Но вовсе не универсальными законами социальной эволюции, с помощью которых можно было бы объяснить развитие разных обществ и цивилизаций.
Явная методологическая и эвристическая ограниченность механистических моделей социально-исторического процесса, а также сохраняющееся существенное влияние социоинституциональных особенностей на современное развитие различных социальных систем, экономик, культур вывели на первый план идеи многовариантности и многофакторности в современных исследованиях трансформации обществ, а также необходимость формирования объемных, многомерных пространственно-временных объяснительных конструкций, существенным образом отличающихся от уже привычных, примитивных линейно-стадиальных схем. По мнению И. Валлерстайна, потребности в формировании нового подхода, в конечном счете, потребовали тотального переосмысления теоретико-методологических основ социальных наук и социологии. Во многом процессом и результатом этого переосмысления и стала историческая социология.
В чем же проявляются особенности историко-социологического взгляда на глобальные социальные изменения, на локальную социальную историю разных обществ и цивилизаций? Во-первых, в критике сформировавшихся на основе прогрессистской европоцентристской парадигмы XIX в. универсально-стадиальных этноцентристских концепций социально-исторического процесса и попытках предложить принципиально иные подходы к его моделированию и объяснению. Например, Ч. Тилли отмечает ряд, по его мнению, ошибочных постулатов парадигмы механистически трактуемого прогресса, которые оказали существенное влияние на общественные науки XX в., и от которых придется отказаться, если исследователи действительно желают понять суть современных социальных процессов в разных обществах. Они заключаются в том, что общество рассматривается в рамках европоцентристского дискурса как единый организм, который состоит из отдельных социальных целостностей. Причем каждая из них обладает лишь более или менее автономной культурой, системой управления, экономикой и механизмами социальной солидарности. Однако, социальные изменения представляют собой, тем не менее, при некоторых допустимых «отклонениях» от магистрального западноевропейского пути, некий единый феномен, объяснимый исключительно как целостность, всеобщность (социальной динамики). Процесс социальных изменений представляется как последовательный переход от стадии к стадии, качественно отличающейся от предыдущей, и т. п. При этом социологи, разделявшие и разделяющие подобные взгляды, как правило, черпали данные из наблюдений лишь в странах их проживания, прежде всего странах западного мира. Ч. Тилли обращает внимание на то, что исторические работы социологов всегда были ориентированы в основном на построение широких эволюционных, стадиальных, линейных моделей исследования современных социальных феноменов. И именно из противоположного восприятия их использования, объяснительной ценности вырос ряд взаимных недопониманий историков и социологов, включая распространение среди социологов представлений, что социология – наука объясняющая, генерализирующая, а история – наука описательная и конкретизирующая, обреченная поставлять сырье социологам для обобщений. Историки в ответ обращали внимание на то, что изучаемая социологами «современность» – лишь узкий момент истории, исследование которого не может претендовать на универсальное значение для обществознания. В действительности любое социально-историческое исследование лишь подтверждает тот факт, что социальные изменения вовсе не единый процесс, а всеохватывающее название для совершенно различных, противоречивых процессов, протекающих в сложно выявляемой взаимосвязи, а реальная жизнь разных обществ значительно разнообразнее, чем предполагают социологи, пытающиеся привести её к единому знаменателю своих, на первый взгляд, вполне логичных, но далеких от реальной социальной истории объяснительных конструкций.