Молча обойдя всех стоявших в зале, Его Величество проследовал в столовую. Это была небольшая, продолговатая комната; за столом могло поместиться не более 20 человек. Здесь уже находились великие князья Георгий Михайлович и Дмитрий Павлович. Государь подошел к закусочному столику, где на первом месте красовалась мать всех закусок - селедка, и где, кроме нее кажется, ничего не было больше.
Вслед за Государем, стали занимать места и остальные. По правую руку Государя сидел генерал Алексеев; за ним великий князь Дмитрий Павлович, архиепископ Константин, какой-то неизвестный мне генерал и протопресвитер Шавельский.
По левую руку - Наследник Цесаревич, затем великий князь Георгий Михайлович, рядом с ним незнакомый мне генерал, подле которого было мое место, а дальше - вице-адмирала Карцева и еще каких-то военных.
Против Государя сидели министр Двора, граф В.Б. Фредерикс, генералы Воейков, князь Долгорукий, Пустовойтенко и др...
Все сидели молча, изредка, вполголоса переговариваясь с соседями. Только Государь оживленно беседовал с генералом Алексеевым, причем от моего взора не укрылось то исключительное расположение, какое Государь питал к Своему Начальнику Штаба, и которым генерал Алексеев впоследствии так бессовестно злоупотребил.
Я увидел генерала Алексеева впервые только в Ставке, а раньше не знал его: на меня он произвел вполне отрицательное впечатление. Его блуждающие, маленькие глаза, смотревшие исподлобья, бегали по сторонам и всегда чего-то искали, точно высматривали что-либо. Я не понимал, почему он был окружен таким всеобщим поклонением...
Может быть, он и был ценным для Ставки человеком; но его внешность, так же как и внешность генерала Рузского, не располагала к нему и не вызывала доверия, тем больше симпатии. Оба эти генерала казались мне людьми себе на уме, и в движениях их не замечалось благородства, того неуловимого нечто, что отличает искренних и простосердечных людей... Внимательно следя за беседою Государя с генералом Алексеевым, я сопоставлял мягкие, полные изысканной учтивости, движения Государя с резкими, угловатыми движениями Алексеева, возмущаясь тем, как мог генерал Алексеев, сделавшийся генерал-адъютантом Государя, не усвоить себе обычных требований воспитанности и не знать того, что отвечать собеседнику, имея во рту непережеванную еще пищу, считается, при всяких условиях, неприличным... Свободнее всех держал Себя за столом Наследник. Он искренне, по-детски веселился и шалил, и Государь не раз останавливал Его. Сидевший же рядом с Наследником великий князь Георгий Михайлович только и делал, что укрощал безудержную веселость Цесаревича...
Завтрак был очень скромный и короткий... Под конец подали шампанское. Тостов не было, но Наследник, перемигиваясь с сидевшими за столом, приглашал выпить за Его здоровье и делал это так уморительно, все время оглядываясь на Государя, что мы все любовались Им.
Что за прелестный ребенок был Он! Сколько непосредственности и искренности, сколько безграничной ласковости и приветливости сказывалось в каждом Его движении... Не было в Нем ничего деланного, ничего привитого приемами этикета...
Я разговаривал все время со своим соседом, вице-адмиралом Карцевым, с которым, менее чем через полтора года, встретился при исключительно трагической обстановке, в министерском павильоне Государственной Думы, куда в первый же день революции 1917 года были заключены, арестованные Временным Правительством, министры и другие сановники...
В припадке острого помешательства, вице-адмирал Карцов пронзил себя тогда насквозь штыком, выхваченным им у караульного солдата, и ответным выстрелом часового едва не был убит...
Вскоре был подан кофе, каждому на отдельном изящном серебряном приборе. Государь закурил папиросу, после чего стали курить и другие. Завтрак кончился. Встав из-за стола, Государь перекрестился и затем вышел в зал.
За Государем вышли все остальные и в прежнем порядке выстроились полукругом против двери кабинета Его Величества. Мое место оказалось на этот раз в середине полукруга, против Государя, стоявшего в центре, у стены... Глаза Государя и мои встретились, и Его Величество, с приветливой улыбкой, подходил ко мне... Я сделал несколько шагов навстречу... Глаза всех стоявших в зале устремились на меня... Я чувствовал на себе взор протопресвитера Шавельского, следившего за каждым моим движением.