Однако воспевание архитектуры еще не есть культурная история Индии и даже еще не история культов Индии. Если и возникает уклон, то в сторону хронологии, представлении о чрезвычайной ограниченности отрезка времени, о котором доступна информация. Как это ни странно, хронология зачастую убивает вольность в интерпретации, которой отличаются все труды по истории Индии. Целые века, о которых нет достоверных сведений, складываются «в гармошку», когда сомнительные даты создания произведения опровергаются более ранними сведениями или подтверждаются более поздними. Если, как многие теперь считают, «Артхашастра» Каутильи — руководство по управлению государством, написанное «индийским Макиавелли» — была написана не в IV–III веках до н. э., то все наши представления о природе власти в «имперскую эпоху» Маурьсв (320–180 гг. до н. э.) нуждаются в пересмотре. Точно так же, если Калидаса, «индийский Шекспир», жил не во время следующего «расцвета империи» (а в пользу этой версии говорят только случайные детали), то «золотой век Гуптов» (320–500 гг.) заметно тускнеет.
Анализ синхронности свидетельств эпохи в таких случаях часто дает ненадежные или противоречивые результаты. Вся индийская история искажается, когда начинают комбинировать события и источники. Интересно, что «величайшее в мире созвездие памятников старины» вовсе не сосредоточено вокруг центров власти. О династиях, простиравших свою власть на всю Индию, вроде Маурьев и Гуптов, тоже невозможно что-то утверждать с уверенностью по современным им памятникам. Исключение представляют только новые города Дели и Агра, которые находились под патронажем султанов, Великих Моголов и британцев. Но в более ранних административных центрах, таких как Паталипутра (Патна, Бихар) или имперский Каннодж (возле Канпура, Уттар-Прадеш), осталось слишком мало свидетельств от времен великих империй Маурьев, Гуптов или Вардханов, чтобы судить о влиянии этих правителей. И напротив, можно увидеть более впечатляющие ранние храмы, добравшись в Санчи и Эллору, Канчи и Бадами — на сотни километров в глубь центральной Индии, Декана или на юг.
Традиционно такое несовпадение между центрами власти и архитектуры объясняется тем, что мусульманские идолоборцы разрушали храмы и дворцы в столицах северной Индии. — как это происходило, в частности, в таких богатых религиозных центрах, как Варанаси и Матхура. Фактом остается лишь то, что эти центры все-таки сохранились, как и более поздние дворцы и крепости, постройка которых приписывается не столь могучим правителям, как Гупты или Харшавардхана, претендовавшим на власть над всей Индией, а более скромным династиям, а также купцам и ремесленникам, жившим под их защитой.
Эти более скромные династии, правившие по всей Индии в 1-м и большую часть 2-го тысячелетия н. э., нам известны в основном по надписям. К несчастью, надписи сделаны таким запутанным языком, утверждения в них содержат столько повторений и поэтических преувеличений, а цари и династии, которые в них упоминаются, столь многочисленны и так сбивают с толку, что большинство работ по истории им внимания не уделяют. В одно и то же время на субконтиненте правили от 20 до 40 династий. Попытка уместить все это венценосное многообразие под обложкой популярной книги напоминает интеллектуальный садомазохизм, и этим я заниматься не буду. Но, надеясь на снисхождение читателя, я постарался уделить внимание этим надписям и выделить тех правителей, которые нашли отражение в других источниках или прославились.
Без перечисления длинного списка династий в повествовании возникают бреши. Сжатие и отбор — прерогатива историков, но в имеющихся трудах по истории совершенно не очевидно, почему приходится жертвовать теми или иными веками в угоду «свежести взглядов»{3}. Мой опыт написания статей и политического анализа говорит об обратном. Поскольку большинство сегодняшних «горячих» новостей завтра окажется на свалке, историк должен осторожно подходить к концепции «свежести». В этой книге я совершенно не хочу делать акценты на текущем положении дел, я нарочно их заглаживаю. Текущие дела потому и текущие, что они не завершены.
Если слишком сосредоточиться на настоящем, есть опасность потерять четкость очертаний картины прошлого. Половину этого повествования занимают события XIX–XX веков, как наиболее хорошо освещенные, но нельзя по ним судить о Древней Индии. Также нельзя сказать, что британский и постколониальный период в истории Индии более поучителен только потому, что он лучше задокументирован. Высокомерное предпочтение какого-либо одного периода истории Индии не более объективно, чем стремление рассматривать все события, ставя во главу утла связи с Европой («евроцентризм»), своеобразие Востока («востокоцентризм») или христианские ценности («христианоцентризм»). По-моему, выборочный подход делает историю ущербной. Если обкрадывать прошлое ради модных точек зрения, то в настоящем мы лишимся очарования непоследовательности, причудливых случайностей, человеческой эксцентричности, которые так оживляют сухие описания. Честная оценка рассматриваемого периода на шкале времени или пространственного расположения объекта обязательно принесет плоды.
Если шкала времени отражает продвижение истории, то место задает наклон графика, по которому она продвигается. В динамичном состоянии история несется вперед, в статичном — останавливается или даже начинает пятиться. В таких случаях мы говорим о «безвременьи». Заскочив в случайный ночной поезд и проснувшись спустя 12 часов, чтобы выпить крепкого сладкого чая и поглядеть на унылые поля, путешественник (даже индийский) может испытать некоторые трудности, пытаясь определить свое местоположение. Сельская местность в Индии поразительно однообразна. По большей части это плоская равнина. Далекие горы только подчеркивают ее плоскость. Отдельных деталей не различить. Полоску земли вдоль путей бессовестно захватывает лиловый вьюнок, и блестящие дронго — черные длиннохвостые птицы — сидят на телеграфных проводах, как ноты. Это может быть Бихар, или Карнатака, или, но с тем же успехом, Бенгалия или Туджарат. В других континентальных районах можно выделить определенные зоны, например пустынный район Сахары в Западной Африке, сахель или леса Северной Америки имеют свой характерный вид — равнины, пустыни, горы. Весь индийский субконтинент выглядит одинаково.
Конечно, есть и исключения, обычно — крупные. Гйма-лаи, самая выдающаяся деталь на лике Земли, надежно отгораживают субконтинент от остальной Азии. Таким же образом Западные Гхаты отгораживают его от Аравийского моря. Оба эти массива считаются частью Индии: Гималаи как обитель богов, Гхаты как родина воинственных маратхов. В этих горах рождаются многие индийские реки. Будто бы громадной буквой «V» они отгородили часть южной Азии, определив место, ставшее ареной индийской истории.
Можно провести поучительное сравнение с другими субконтинентами Евразии — например, Европой. Европа за исключением территории бывшего СССР занимает приблизительно ту же площадь, что и индийский субконтинент (более четырех миллионов квадратных километров). Но она вовсе не однообразна. Горные цепи, такие как Альпы или Пиренеи, сильно изрезанная линия берега, полузатопленный континентальный шельф, распределение площади суши по вытянутым полуостровам (Иберия, Скандинавия), отдаленные острова (Британия, Ирландия), горные анклавы (Швейцария, Шотландия). Географические очертания стремятся к разделению, изоляции, региональным отличиям. Вписанные в такие различия племена образуют народы, народы образуют государства соответственно своим территориальным различиям.
Но если европейская география стремится к фрагментации, то для Индии характерна интеграция. Здесь нет отдельных полуостровов, нет снежных хребтов, разделяющих внутреннее пространство. Несколько водоразделов почти круглый год легко пересечь. Леса, когда-то более протяженные, чем ныне, располагались сухим массивом и давали приют диким племенам и множеству отшельников, служили для жителей равнин настоящими кладовыми ценных материалов (дичь, мед, дерево, смолы). Лишь некоторые периферийные районы (Керала, Ассам) были покрыты непроходимыми тропическими лесами. Болота встречались гораздо чаще. Там, где сейчас находятся Бангладеш и индийская Западная Бенгалия, реки Ганг и Брахмапутра проходят, разбиваясь, через сеть каналов, образуя самую протяженную в мире дельту Большая часть Бенгалии, полузатопленная и густо покрытая лесом, стала ареной исторических событий сравнительно поздно. Но и болота служили источником ценных ресурсов и в летние месяцы нещадно использовались. Различные экологические зоны, дополняя одна другую, побуждали к сотрудничеству и обмену. Кочевники и скотоводы, странники и предсказатели, торговцы и воины могли свободно перемещаться через такую удобную страну. Казалось, она готова к интеграции и созданию империи.