Духовник ее, доминиканский монах Томас де Торквемада, который среди множества других палачей заслужил особенную известность и был особенно ненавидим, разрешил наконец ее сомнения.
Он доказал королеве, что религия предписывает ей способствовать инквизиции.
Как только ее согласие было получено папским нунцием, были назначены два главных инквизитора, для утверждения инквизиции в Севилье. Но там, как и всюду, где они появлялись, инквизиторы наткнулись на общее народное недовольство, и потребовались неоднократные приказы короля и королевы, прежде чем посланники Сант-Оффицио смогли набрать необходимое число лиц и заручиться от гражданских властей необходимой для вступления в должность поддержкой.
Даже королевские приказы в течение долгого времени исполнялись самым поверхностным образом.
Поэтому не подлежит сомнению, что испанский народ не имел никакого предрасположения или склонности приветствовать у себя инквизицию или поддерживать ее в ее гнусной деятельности и что он лишь поневоле терпел ее.
Если позднее сопротивление и исчезло и нравы народа изменились, то лишь потому, что инквизиция своим террором и человеческими жертвами способствовала извращению умов, зачерствению сердец.
Невежество, фанатизм и жестокость развились под ее влиянием; смерть и ссылка угрожали упрямцам и всем, проявлявшим хоть какую-нибудь активность и великодушие.
Инквизиция поработила испанский народ и довела его до такого состояния ничтожества и упадка, до которого обычно доходят самые великие народы, когда они становятся добычей монархического деспотизма и религиозной тирании: но отнюдь неправильно утверждать, что на инквизиции отразился характер испанского народа.
Те историки, которые это утверждают, клевещут на порабощенную нацию. Всюду, где бы ни утвердилась инквизиция, она в той же степени притупила бы народные массы, везде бы убила человеческую мысль, всюду воздвигла бы те же костры, учинила бы те же пытки, пролила бы те же потоки крови, совершила бы те же преступления против совести и свободы.
Испанцы не сумели, как другие более счастливые народы, избавиться от нее.
В этом их единственная вина.
Как только инквизиторы утвердились в Севилье, все перешедшие в христианство евреи поспешили эмигрировать во владения герцога Медина-Сидониа, маркиза де Кадикса, графа д’Аркаса и других вельмож, куда не успела еще проникнуть судебная власть Сант-Оффицио.
Томас де Торквемада, который был только что назначен на должность великого генерал-инквизитора, не желал так легко выпускать из рук свои жертвы. В прокламации от 2-го января 1483 года было объявлено, что все эмигранты будут немедленно и исключительно вследствие самого факта эмиграции признаны еретиками.
Больше того, всем феодальным властелинам Кастильского королевства, на землях которых мараны надеялись найти убежище, было приказано «под угрозой отлучения от церкви, отнятия всех владений и потери должностей, арестовать всех беглецов и под эскортом отправить в Севилью, а на имущество их наложить секвестр».
Приказание было исполнено, тюрем оказалось недостаточно, чтобы вместить всех заключенных.
За этой прокламацией последовал «эдикт милосердия».
Согласно этому эдикту, всем добровольно покаявшимся отщепенцам присуждалось сперва незначительное церковное наказание, а затем даровалось помилование.
Им было также обещано, что их имущество не будет конфисковано.
Многие из маранов, введенные в заблуждение этой лицемерной милостью, попались на удочку и добровольно выдали себя.
Они тотчас были заключены в тюрьму и избегали пыток лишь при условии выдачи имен и мест жительства всех известных им отщепенцев, даже таких, о которых они только слышали.
Таково было «милосердие» инквизиции, и если она соглашалась отпускать на свободу виновного, то лишь потому, что эта единичная жертва выдавала ей сотню других.
В деле пролития крови она руководствовалась приемами ростовщичества, а к жизни и чести граждан применяла пословицу: «Не потеряешь — не приобретешь»!
«Эдикт милосердия», о нет! — поистине это был эдикт доноса!
Другой эдикт, менее лживый, чем первый, также опубликованный генерал-инквизитором, представлял список различных случаев, когда доносить приказывалось под угрозой смертного греха и отлучения.
Он содержал в себе, примерно, тридцать статей, перечисляющих все действия и слова, которые следовало считать «доказательствами иудейства».
Эти доказательства были до такой степени двусмысленны или нелепы, что достаточно привести лишь две таких статьи, чтобы читателю стало ясным на чем держалась жизнь во время владычества святой инквизиции.