Выбрать главу

Когда 4 января 1415 г. в соборе Парижской Богоматери состоялось так надолго отложенное торжественное погребение герцога Орлеанского, канцлер Герсон произнес перед королем и двором речь, смелость которой возбудила всеобщие толки. Если верить ей, то правление герцога Орлеанского много лучше правления всех, следовавших за ним; само собой разумеется, проповедник не требовал смерти герцога Бургундского, но он просил унижения и смирения Иоанна Бесстрашного; было основание сжечь положения Жана Пти; но были еще меры, которые следовало принять, и Герсон брался поддержать это положение против всякого желающего.

Таково было настроение ума Герсона, когда он прибыл на Констанцский собор в качестве представителя галликанской Церкви. В своей первой речи, произнесенной им на соборе 23 марта 1415 г., он настойчиво требовал осуждения девяти положений. Дело Иоанна XXII, осуждение Виклефа, причастие под обоими видами и обсуждение дела Яна Гуса поглотили на долгое время внимание собора, и в отношении девяти положений меры были приняты только 15 июня. За это время Герсон нашел себе союзника в лице знатного поляка. Иоанн фон Фалькенберг написал памфлет, в котором он применял доказательства Жана Пти к убийству польских князей; архиепископ Гнезненский без труда добился от Парижского университета осуждения этого труда, а польский посланник присоединил свои усилия к усилиям Герсона, чтобы добиться осуждения обеих книг. 15 июня епископ Познанский Андрей Ласкарис предложил избрать комиссию, которая произвела бы расследование по поводу новых ересей. Имени Жана Пти не было произнесено, но все поняли, что вопрос шел об осуждении положений французского богослова, так как против был подан только один голое, а именно Мартином, епископом Арраса и послом Иоанна Бесстрашного. Этот прелат заявил, что единственной целью обвинителей было напасть на герцога, его повелителя; кроме того, он возражал против назначения кардинала Петра д'Айльи, который участвовал в комиссии кардиналов Орсини, Аквилеи и Флоренции, между тем как итальянское правительство избирало двух представителей, а духовенство Франции, Англии и Германии каждое назначало по четыре комиссара. 6 июня после объявления своего решения по делу Гуса собор осудил как еретическое и соблазнительное положение Quilibet tyrannus, которое было, в сущности, первым из девяти положений, осужденных в Париже. Но это не удовлетворило французов, желавших полного подтверждения приговора Парижского университета.

* * *

В течение тридцати месяцев заседаний Герсон непрестанно старался добиться желанного подтверждения. Он утверждал, что ереси Жана Пти были более тяжелые, чем ереси Гуса и Иеронима, и горько порицал собор за то, что он не довел до конца своего благочестивого дела. Борьба и спор велись бесконечно по поводу обращений, шедших, с одной стороны, от Карла VI и университета, с другой – от герцога Бургундского. Иоанн фон Фалькенберг был заключен в тюрьму; но нельзя было добиться, чтобы собор пошел дальше этого; в конце концов дело угасло само собой.

В настоящее время трудно понять, почему этот спор принял в глазах современников такое значение. Позднее Герсону приходилось выслушивать насмешки и упреки за то, что он внес подобный вопрос на обсуждение такого собрания, как Констанцский собор; он оправдывался, ссылаясь на то, что он действовал согласно инструкциям короля, университета и галликанской Церкви, в лице ее представителей от Санской провинции. Кроме того, он уверял, что, видя рвение, проявленное собором в осуждении учений виклефитов и в сожжении Гуса и Иеронима, он был настолько легкомыслен и неправ, что предполагал, что отцы собора должны проявить себя столь же ревностными в осуждении еще более опасных ересей Жана Пти. Для нас интереснее всего, какое влияние оказало все это дело на судьбу самого Герсона. После роспуска собора канцлер не посмел, вернувшись во Францию, выдать себя мщению герцога Бургундского; он с радостью принял предложение герцога Австрийского Эрнеста, пригласившего его к себе, и выразил свою признательность в хвалебной поэме. В свое же отечество он никогда не проникал далее Лиона, где один из его братьев был монахом в целестинском монастыре и где он зарабатывал себе на жизнь в качестве школьного учителя до самой своей смерти, последовавшей 14 июля 1429 г.