Когда ее спросили, не хочет ли она подчиниться Папе, она могла сказать только одно: "Отведите меня к нему, и я отвечу ему". Наконец, ее довели до того, что она согласилась повиноваться Церкви, если только Церковь не прикажет ей сделать что-либо невозможное; когда же ей предложили определить это "невозможное", она сказала, что это значит отказаться исполнить то, что повелел ей Бог, и отрицать истинность того, что она подтвердила о своих видениях. Об этом она не хотела отвечать никому, кроме Бога.[183]
До 27 марта вопросы носили вполне подготовительный характер. После этого начался настоящий процесс Жанне прочли длинный список обвинений, основанных на данных, собранных расследованием. Между экспертами возник довольно горячий спор, но в конце концов решили, что она должна отвечать на обвинение seriatim и немедленно, что она и сделала с обычными ей ясностью и неустрашимостью, отказавшись от адвоката, которого предлагал дать ей Кошон. Последовали разные допросы; затем болезнь Жанны прервала дебаты; когда она выздоровела, то 12 мая двенадцать членов трибунала собрались у Кошона, чтобы решить, следует ли ее подвергнуть пытке. По счастью, этот позор не коснулся ее. Один из судей стоял за применение пытки для того, чтобы посмотреть, как говорил он, возможно ли привести ее в подчинение Церкви; другой судья, шпион Николай Уазелер, милостиво советовал пытку, как спасительное лекарство для обвиняемой; остальные девять полагали, что пытка не нужна, так как дело и без того ясно; Кошон, по-видимому, воздержался от голосования. В это время тайный комитет, выбранный Кошоном, свел все пункты обвинения к двенадцати. Эти двенадцать обвинений, хотя и грубо противоречивших истине, были признаны вполне доказанными и подтвержденными сознанием; они легли в основание последующих решений и окончательного приговора. Мы уже видели на деле Маргариты ла Порет, как парижская инквизиция вместо того, чтобы созвать собрание экспертов, представила университету письменное донесение касательно, так сказать, доказанных обвинений; университет высказал свое мнение условно, с оговоркой, если донесение было точно; но это постановление, как мы знаем, равнялось приговору. В настоящем деле сослались на этот прецедент; копию пунктов обвинения послали пятидесяти восьми ученым экспертам, а также руанскому капитулу и Парижскому университету, с просьбою высказать свое мнение в определенный день. Из всех, к кому обратились за советом, выше всего стоял авторитет университета, и письма королевского совета и епископа Бове были доставлены ему особой делегацией. Зная направление университета, мы можем смело считать эту предосторожность излишней, но тот факт, что прибегли к ней, показывает, как слабо было обосновано все обвинение. Университет ради формы тщательно обсудил дело и поручил богословскому и юридическому факультетам выработать решение, которое было одобрено 14 мая и отправлено в Руан.
Члены суда собрались 19 мая, чтобы выслушать ответ университета; затем приступили к голосованию. Некоторые высказались за немедленную выдачу Жанны светской власти, что было строго согласно с формальным инквизиционным судопроизводством; но другие члены трибунала, несомненно, находили чрезмерной смелую претензию считать пункты обвинения за проступки, в которых Жанна созналась. Более гуманное предложение одержало верх; было решено еще раз выслушать Жанну; было постановлено прочесть ей пункты обвинения и решение университета и вынести окончательный приговор, сообразно с тем, что она скажет в свою защиту. Поэтому 23 мая она снова была приведена на суд. Краткое резюме документа, прочтенное ей, пошлостью многих пунктов обвинения и преступным характером, который им придавали, показывает, что виновность Жанны была предрешена заранее. Университет, как это он делал всегда, предусмотрительно добавил, что решение его должно иметь силу только в том случае, если пункты обвинения доказаны должным образом; но на эту оговорку не обратили никакого внимания, и на Жанну смотрели так, как если бы она признала обвинения справедливыми и уже подверглась формальному осуждению.
Видения ангелов и святых. – Эти видения были признаны суеверными, исходящими от злых духов и дьявола.
Чудесное знамение, данное ею Карлу; корона, принесенная св. Михаилом. – Установив противоречия между разными показаниями Жанны по этому поводу, признали, что вся история эта – пустая выдумка, что это дело тщеславное, лживое, гибельное и посягающее на достоинство ангельской Церкви.
183
Когда в 1456 г. реабилитировали память Жанны и отменили обвинительный приговор, то, естественно, необходимо было доказать, что она не отказывалась подчиниться Церкви. Были найдены свидетельские показания, устанавливавшие, что Николай Уазелер, которому она продолжала доверять, тайно предупредил ее, что она погубит себя, если покорится Церкви, но Жан де ла Фонтен, другой член суда, вместе с двумя доминиканцами, Изамбаром де ла Пьер и Мартином Ладвеню, посетил Жанну в тюрьме и объяснил ей, что на Базельском соборе, в то время заседавшем, у нее было много друзей и врагов; на следующем заседании 30 марта брат Изамбар де ла Пьер публично повторил этот совет, так что Жанна согласилась подчиниться собору, а также просила, чтобы ее отвели к Папе. Кошон запретил упоминать об этом в судебном протоколе, и если бы не вмешался инквизитор Жан ле Метр, то трое советников Жанны подверглись бы большой смертельной опасности. Процесс реабилитации внушает такие же подозрения, как и процесс осуждения; всякому хотелось тогда доставить новые данные и доказать, что с Жанной поступили нехорошо. До девятнадцатого допроса 27 марта 1431 г. Жан де ла Фонтен был одним из тех, кто стоял за применение к Жанне самых строгих мер.