Поэтому на другой день, 29 мая, Кошон собрал всех наличных членов суда, объявил им, что Жанна снова впала в заблуждения, надев опять свой мужской костюм и утверждая, по внушению демона, что ее Голоса снова вернулись. Вопроса об ее участи не могло и быть. Она была рецидивистка, и возник только спор о следующей подробности процедуры: следует ли прочесть ей ее отречение раньше, чем выдать ее в руки светской власти. Большинство высказалось за соблюдение этой формальности; но Кошон и ле Метр находили ее лишней.
На другой день, 30 мая, на восходе солнца были посланы в тюрьму брат Мартин д'Адвеню и разные другие духовные лица, чтобы сообщить Жанне, что она будет сожжена в этот же день утром.
Несчастная так перепугалась, что бросилась на пол, рвала себе волосы и испускала потрясающие крики; затем, несколько успокоившись, она сказала, что этого никогда не случилось бы, если бы она была помещена в церковную тюрьму, показав, таким образом, что жестокость тюремного заключения заставила ее снова вернуться к своему отречению. Она исповедовалась перед д'Адвеню и выразила желание причаститься. Не зная, что делать, он послал спросить совета у Кошона, который разрешил удовлетворить просьбу Жанны; Св. Дары были принесены в тюрьму с обычной торжественностью. Ошибочно полагали, что это означало признание невиновности осужденной; в действительности же закон предписывал никогда не отказывать в причастии рецидивисту, просившему его в последнюю минуту; уже тот факт, что осужденный, предварительно исповедавшись, просил причастия, свидетельствовал о раскаянии виновного и его желании вернуться в лоно Церкви.[186]
Помост для проповедника и костер были устроены на площади Старого Рынка. Жанну везли среди волнующейся толпы, заполнявшей улицы; говорят, что в это время жалкий шпион Николай Уазелер пробился через толпу и ряды стражи и вспрыгнул в колесницу, чтобы испросить прощения у Жанны, но раньше, чем она успела простить его, англичане сбросили его с колесницы и убили бы его, если бы Варвик не подоспел к нему на помощь и не спас ему жизнь, дав ему возможность покинуть город. Николай Миди произнес с помоста свою речь, прочли приговор об "освобождении", и Жанна была передана в руки светской власти. Кошон, ле Метр и другие духовные лица сошли с помоста; бальи Руана принял осужденную из их рук и велел отвести ее на место казни и сжечь. Говорили, что отсутствие приговора светского суда было нарушением закона; но на деле, мы знаем, эта формальность была излишней, в особенности когда дело шло о рецидивисте. На голову Жанны надели бумажную митру со словами: "Еретичка", "Рецидивистка", "Вероотступница", "Идолопоклонница", и ее повели на костер.
По одним рассказам, она испускала крики и вопли, так что тронутая толпа проливала слезы; по другим, она была полна покорности провидению, совершенно спокойна, и ее последнее дыхание отлетело в молитве. Когда огонь уничтожил ее одежды, то раздвинули охваченный пламенем хворост, чтобы толпа могла видеть обгорелый труп и, таким образом, убедиться, что Жанна была женщиной. Удовлетворив любопытство зрителей, обратили тело в пепел, который бросили в Сену.[187] Теперь тем, кто играл роль в этой трагедии, оставалось только оправдать себя, очернив свою жертву и распустив ложные слухи по поводу процесса Судьи, очевидно, понимали, что хотя они и прикрылись парижским университетом, тем не менее на них падает огромная ответственность, так как они получили от короля письма, вполне защищавшие их поведение; государь обязывался лично принять участие во всяком преследовании, которое только возникнет против них перед Папою или вселенским собором. Регентство прекрасно понимало, что ему нужно оправдаться в глазах всей Европы, и им были разосланы от имени Генриха VI ко всем государям и епископам письма, в которых рассказывалось, какие бесчеловечные жестокости совершала Жанна до того дня, когда Бог, сжалившись над страданиями народа, не позволил взять ее в плен. Хотя она за свои преступления могла быть наказана и светским судом, тем не менее ее выдали Церкви, которая поступила с ней кротко и благосклонно и после ее сознания милостиво наложила на нее епитимию в виде тюремного заключения; но гордость ее резко сказалась; она снова впала в свои заблуждения и в свое безумие; тогда она была выдана в руки светской власти и, чувствуя приближение конца, созналась, что духи, которых она призывала, были ложь и обман, что ее демоны обманули и осмеяли ее; в конце концов, она была сожжена в присутствии народа.
186
Через неделю после казни Жанны семь духовных, бывших в ее камере, подали докладную записку, что она призналась в том, что Голоса обманули ее, и умоляла англичан и бургундцев простить ей все зло, которое она им причинила. Но это, очевидно, показание, сфабрикованное по заказу; впрочем, акт этот не удостоверен даже нотариальным образом.
187
Когда успокоилось возбуждение, вызванное осуждением Жанны, и когда увидали всю бесполезность этого преступления, была сделана попытка взвалить ответственность с духовных властей на власти светские; было заявлено, что допустили неправильность, подвергнув ее казни без формального постановления светского суда. Два года спустя Людовик Люксембургский, бывший тогда архиепископом Руана, и Гильом Дюваль, викарий инквизитора, осудили за ересь некоего Жоржа Соленфан и, передавая осужденного в руки бальи Руана, рекомендовали ему не предавать его смерти, как Жанну, без окончательного приговора, вследствие чего для проформы было вынесено новое решение.