(*целкач — серебрянная монета)
Император взглянул на супругу, та кивнула, подтверждаю, что помнит такого, и продолжил:
— А вторая…Ирэн Виленская
Императрица очень удивилась, услышав про Ирэн. Она была уверена, что та после случившего скандала больше и носа не высунет. А ты посмотри, ещё и мыло придумала. У императрицы возникло неприятное ощущение в груди. Ей вдруг показалось, что Александр говорит про Ирэн с какой-то непонятной нежностью.
Мария Алексеевна очень ревновала мужа, ей казалось, что отвернись она и на него сразу начнут охотиться всякие, типа этой баронессы.
Вот и сейчас, ревность горячей волной стал разливаться в груди, мешая дышать. Императрица положила брусок на стол и сказала:
— Подумаешь мыло, они там в Никольском с ума от безделья сходят, а уж про эту Ирэн я вообще слышать не хочу.
Александр сразу почувствовал изменение в настроении жены и быстро свернул разговор, начав расспрашивать про бал и детей. Ему очень нравилось то, что стали появляться необычные вещи, но жену волновать не хотел, поэтому не нравится ей говорить про это, значит не будем.
Жозефина, леди Бейкер, тоже собиралась на бал, её должен был представить Ставровский, как свою дальнюю родственницу. Конечно, никакой родственницей она ему не была, но Ставровского попросили, намекнув, что партия играется против Виленского. А Виленского Ставровский ненавидел всей душой.
Ненавидел за его смелые идеи, за дружбу с императором, за то, что, даже попав в самый эпицентр скандала, после поступка жены, Виленский продолжал как ни в чём ни бывало работать и «портить» всё.
По мнению Ставровского никаких новшеств Стоглавой было не нужно. Он свято верил в то, что все беды от этих новаторов. Старый император его поддерживал, а вот новый смотрит этому выскочке барону в рот и со всем соглашается. И если Бротта решила, что барона надо взять под контроль, что же в этом он старым врагам Стоглавой поможет.
Приняв это решение Ставровский ступил на путь предательства. Но сам он считал, что поступает как настоящий патриот своего Отечества и ему даже в голову не пришло, что путь предательства начинается с малого шага.
Барон Виленский и не подозревавший о том, что находится в эпицентре планов вражеской разведки тоже собирался на бал во дворец. Сопровождать девицу Строганову один он не мог, поэтому встречался с ней и её матушкой во дворце. Сегодня, получив записку от барона Строганова, он вдруг вспомнил, что всё еще до конца не разведён и теперь не знал, как сказать это императору.
Виленский уже отъезжал, когда к дому подъехала почтовый возок.
— Интересно, это к нам? Неужели какая-то посылка? — Подумал барон, глядя на почтовый возок из окна кареты.
А это действительно была посылка с письмом из Никольского уезда. Дворецкий, получив посылку, положил её в кабинет Виленского. Вскоре в кабинет вошла Елена Михайловна, сестра барона и воровато оглянувшись вытащила письмо.
Едва появившись на балу Виленский, сразу заметил некий ажиотаж около семьи Ставровского. Оказалось, что у того теперь гостит его некая леди Бейкер, вдова его дальнего родственника. Дама была одета в новомодные шелка, которые провокационно подчёркивали весьма выдающуюся, особенно в некоторых стратегических местах, фигуру женщины. Виленский в моде не разбирался, но слышал в разговорах графа Забела о том, что в Бротте нынче новая мода, там дамы шьют платья из гандийского шёлка, который ничего не скрывает.
Бросив на саму даму мимолётный взгляд, Виленский пошёл к императору с императрицей, чтобы поздравить и выразить своё восхищение. Строгановых он пока не видел, возможно, они ещё не подъехали.
До императора он не дошёл, по пути его остановил Ставровский и с милой улыбкой представил ему «даму в шелках»:
— Барон, познакомьтесь, леди Фрида Жозефина Бейкер, вдова моего дальнего родственника. Вот обещал познакомить её со всем нашим обществом.
Виленский ограничился общими фразами минимального этикета. Дама ему не понравилась. Волосы её отдавали в рыжину, кожа как у всех рыжих была белой, и судя по количеству белил, густо нанесённых на лицо, у дамы были проблемы с веснушками. Но самое неприятное для барона во внешности этой леди, были глаза, он терпеть не мог эту прозрачную «рыбью» голубизну броттских аристократов. Ему всё время казалось, что их глаза настолько прозрачные, что души за ними нет, потому что её выжигает солнечный свет.