Исламское общество в Средние века было иным, чем христианский мир, с его фанатизмом и догматизмом: ислам активно впитывал культурные достижения народов, с которыми сталкивался в своей экспансии. В этой атмосфере и католический двор Рожера в Палермо стал зеркалом разных религий и разных стилей жизни. В придворной моде и великолепном оформлении дворцов и церквей мозаиками проявилось, бесспорно, сильное византийское влияние. В то же время кайма на королевском платье могла содержать надпись куфическим письмом, которое восхвалениями Аллаха и Пророка освящает всё, от ваз до дверей в мечеть. От своих мусульманских предшественников норманны унаследовали и отлаженный аппарат муниципальных служб, чиновники которых продолжали писать по-арабски и при новых правителях. Существовала и влиятельная еврейская община, имевшая на острове гораздо больше гражданских прав, чем у соплеменников где бы то ни было в христианской Европе того времени.
Рожер был одержим страстью к учению, наукам и жаждой всего нового, вот почему ученым и путешественникам со всех концов света был гарантирован при его дворе радушный прием. Многоязычную среду дополняло присутствие на острове большого числа купцов из Северной Италии, Франции, Испании, Греции, Египта. Ключевые же позиции в церкви при внуке Рожера Вильгельме II займут иерархи из Англии. Справедливое и твердое отправление правосудия, атмосфера религиозной терпимости и этнического равноправия, расцвет культуры, засвидетельствованный прекрасными храмами и дворцами — все это представляет 120-летнее норманнское владычество на острове как золотой век, пришедший на Сицилию спустя столетия после древних греков.
4
Позднее Средневековье
1179–1434
Времена зрелого и позднего Средневековья отмечены углублением тех социальных и политических противоречий, которые давали о себе знать еще в период XI — раннего XII веков. Конфликты между империей и папством достигли пика в пору правления императора Фридриха II (1194–1250) — выдающегося полководца, государственного деятеля, ученого, поэта и одаренного полиглота, так что совсем не случайно в этой разносторонней личности видят блестящее, хотя и несколько преждевременное воплощение идеала «ренессансного человека» (образ, сложившийся в европейской культуре в XVII веке). Но даже этот неординарный монарх — «чудо света», как его называли современники, — имел один серьезный недостаток, мешающий и обычному человеку, но политика делающий особенно уязвимым. Он не был великодушным: упорствуя в сохранении феодальной власти своих баронов над североитальянскими коммунами, которые уже распробовали вкус гражданских свобод, он так и не сумел понять, что войну с городами Ломбардской лиги — такими как Милан, Болонья, Мантуя — можно было выиграть какими угодно средствами, но только не оружием: он как-то подзабыл, что они оказали успешное сопротивление уже его деду, Фридриху Барбароссе. Если бы он проявил великодушие, войдя в Милан, то вполне мог бы обратить членов Лиги в полезных союзников, но вместо этого Фридрих II настроил против себя всех.
Всегда получавшие поддержку от пап, города-коммуны теперь и сами могли обеспечить рост своего благосостояния, что они незамедлительно и сделали. В конце XIII века развернулась жесткая борьба между морскими республиками за экономическое главенство во всем бассейне Средиземноморья: генуэзцы навсегда лишили Пизу ее коммерческих интересов в западном секторе, а торговые контакты на востоке обеспечивала Акра — крепость и порт, главный оплот крестоносцев. Другая морская республика, Венеция, видя проникновение своего давнего соперника даже в район Адриатики, продемонстрировала способность ответить на вызов генуэзцев, успешно завершив Кьоджанскую войну (1378–1381). Устранив эту угрозу, Серениссима, или Яснейшая, как официально именовалась Венецианская республика, вступила в относительно спокойный 200-летний период процветания и территориальной экспансии, обеспечив себе престижное место на европейской политической сцене.
Подобно тому, как в Венеции, среди ее богатейших семейств, складывалась новая прослойка торговой аристократии, так и в городах Северной и Центральной Италии сформировался высший эшелон финансовой олигархии, потеснившей старую феодальную знать. Покупая собственность и в городе, и в деревне, эти купцы и банкиры со временем усвоят повадки, привычки и амбиции аристократов по рождению и многие из них завершат этот процесс мнимыми генеалогическими изысканиями, возводящими их предков в родство с Карлом Великим или даже Юлием Цезарем. Дом, где располагалась и торговая контора, теперь уступил место — или был поглощен — новомодным палаццо, соответствующим статусу его хозяев. И хотя признаки, отвечающие оборонительным задачам, в этих постройках присутствуют, их все более роскошный облик, их интерьеры с изысканной мебелью и украшенными фресками залами уже подчеркивали стремление владельцев наслаждаться своим богатством и досугом, невзирая на окружающую тесноту, отличавшую итальянские города той поры, с их невероятной скученностью населения.
Перенаселение действительно становилось серьезной проблемой позднего Средневековья. От Альп до Сицилии полуостров был самым обитаемым районом Европы. И именно населению, торговле и сельскому хозяйству в Италии чума 1348 года нанесла самый сильный урон — больше, чем где-либо в Европе, разорвав уже сложившиеся к тому времени экономические связи. Тем не менее большинство крупных и малых итальянских городов быстро оправились от этого удара, их рост и процветание продолжались, а горожане еще более напористо, чем раньше, стремились упрочить или обрести почет и влияние. Соперничество между Флоренцией, Сиеной, Пизой — давно вошедшее в традицию, с постоянно ревнивой и даже враждебной настороженностью в отношениях друг к другу — нередко перерастало в войну, и тогда правительства городов обращались к кондотьерам, солдатам удачи, которые руководили ополчением, ведя свою очередную военную кампанию.
Выросшие состояния рождали в сознании их обладателей, гордых и преданных родине граждан, желание украсить собственный город красивыми новыми зданиями, расширить и облагородить существующие храмы. Во Флоренции сохранилось немало замечательных свидетельств подобного патриотизма: в XIV веке были начаты и завершены церковь Орсанмикеле, перестроенная из зернохранилища, Лоджия деи Ланци и Палаццо Веккьо. Параллельно с этим чисто итальянским вниманием к внешнему как жизненно важному, достойному и возвышающему состоянию городской жизни, росло и стремление к поощрению наук и искусств. К началу XV века Италия имела больше университетов, чем любая другая страна в Европе, и высокий авторитет таких учебных центров как Болонья, Падуя, Неаполь и Павия привлекал туда огромное число иностранных студентов. Чтобы добраться туда, они отваживались на трудное путешествие по суше или по морю, и все это ради приобретения знаний более обширных и глубоких, чем то могли предоставить учебные заведения их собственных стран, следовавших традициям средневековой схоластики.
Однако расцвет образования в целом и гуманитарного, в частности, оборачивался проблемой для Церкви. Давнее решение контролировать доступ к знаниям было продиктовано острой необходимостью обуздать распространение ересей, а на самом деле — преградить путь всему, что казалось или могло стать вызовом официальной догме, авторитету папы или традиционной иерархии. Желая утвердить католическую доктрину среди тех слоев населения, которые зачастую получали не совсем адекватное толкование доктрины приходскими священниками, папская власть в начале XIII века поддержала становление двух наиболее активных орденов нищенствующих проповедников, францисканцев и доминиканцев. К концу следующего столетия идеалы бедности, целомудрия и проповеди евангельских норм жизни, с которых начинали оба ордена, стали уже сильно искажаться «босоногими братьями». К тому времени, в целом, и сама Церковь навлекла на себя мощный поток критики: ее иерархов открыто обвиняли в обмирщении и корыстолюбии, и ей остро недоставало папы, действительно наделенного даром лидерства, харизмой. И зрел еще один важный фактор: более глубокое постижение античного прошлого через изучение древнеримской истории и образцов классической литературы, освоение духовных ценностей нехристианского толка и знакомство со светскими темами и образами благодаря произведениям живописи и скульптуры постепенно подтачивали авторитет католической Церкви, под густой сенью которой дотоле жил весь средневековый мир.