«Население Италии имеет арийское происхождение, и его цивилизация арийская. Так что ныне существует чистая итальянская раса, и евреи не принадлежат к указанной итальянской расе».
В 1938 году еврейское население в Италии составляло чуть больше 45 тысяч человек. Однако, при всей малочисленности, итальянские евреи играли важную роль в жизни нации, особенно со времен своего самоопределения при Наполеоне в начале XIX века: они внесли весомые усилия в Рисорджименто и происходивший затем процесс политического становления единого государства. Среди евреев, занимавших высокие посты, был премьер-министр Сидни Соннино. В ближайшем окружении Муссолини евреями были его секретарь, один — по меньшей мере, один — из министров финансов, а также дантист диктатора, и еврейская община в начале фашистского режима оказывала ему существенную поддержку. Антисемитизм в Италии, в отличие от Франции и Германии, не имел глубоких корней, и хотя католическая догма квалифицировала евреев как убийц Христа, чем и определялось их заключение в гетто в период Средних веков и Возрождения, такие явления как погромы здесь случались намного реже, чем в остальных частях Европы.
Когда Муссолини вводил свою программу расового законодательства, он преследовал далеко идущие цели. В дополнение к ограничениям на брак и образование, евреям перекрывался доступ к таким традиционным для них профессиям как юриспруденция, банковское дело и журналистика. Евреев из числа членов фашистской партии тоже принудили выйти из нее.
Многие итальянцы, даже вполне лояльные к режиму, считали новые указы вульгарными по самой их сути и позорными для страны. Король Виктор Эммануил III, ненавидевший Германию и боявшийся ее влияния, доводил Муссолини до бешенства своими выражениями «бесконечного сострадания к несчастным евреям». Интернированный в Италии польский еврей д-р Салим Диаманд (его процитирует Мартин Джилберт в книге Праведники: невоспетые герои Холокоста) отмечал, что «за все годы моего заключения в разных лагерях Италии во время войны я ни разу не встретил у итальянцев проявлений расизма. Конечно, был милитаризм; но на протяжении всех лет войны я никогда не сталкивался с кем-то из итальянцев, кто смотрел бы на меня, еврея, с мыслью искоренить мою расу». Своим посланием на Рождество 1942 года папа Пий XII вызвал гневную реакцию со стороны Главной канцелярии имперской безопасности: «В дотоле неслыханной манере папа отверг новый европейский порядок национал-социализма… Он фактически обвиняет германский народ в несправедливости по отношению к евреям и превращается в рупор еврейских военных преступников».
Как бы то ни было, попыток следовать германскому примеру в проведении тотальных чисток в Италии не предпринималось. Хотя и лишенные гражданских прав, евреи оставались, в массе своей, невредимыми. Тем не менее во время нацистской оккупации появились концентрационные лагеря в Северной Италии (в Фоссоли близ Модены и в Ризьера ди Сан Саба близ Триеста). Многие сотни итальянских евреев были согнаны и отправлены в рабство в германские лагеря или газовые камеры Аушвица.
1940 Опасаясь, что Германия захватит Францию, которую Муссолини давно считает своим врагом и законной добычей, дуче 10 июня объявляет войну Франции и Великобритании. Итальянская армия оккупирует Британское Сомали.
В Берлине Германия и Япония заключают военный пакт с Италией, гарантирующий взаимную поддержку при всех операциях в течение десяти лет.
В октябре Муссолини готовится к вторжению в Грецию, и когда Гитлер прибывает во Флоренцию для переговоров, объявляет эту кампанию решенным делом. Фюрер ранее уже высказывался против подобных планов: во-первых, по причине своих опасений насчет интервенции со стороны России, во-вторых — и это главное — из соображений собственной стратегии: он предвидит, что греческая кампания может потребовать привлечения германских сил, уже сосредоточенных для войны в Северной Африке. Итальянское вторжение в Грецию заканчивается полным фиаско. Отчаянно сражаясь, греческие войска отгоняют итальянцев обратно за албанскую границу. При сложных погодных условиях той зимы экипировка армии Муссолини оставляет желать лучшего: многие солдаты обуты в ботинки с картонными подметками, сразу раскисающими в снегу.
«Этот юлящий шакал [Муссолини], сделавший ради спасения своей шкуры из Италии вассальное государство гитлеровской империи, прыгает возле германского тигра, взвизгивая не только от голода — что было бы еще понятно, — а скорее в упоении от его победы».
Бенито Муссолини происходил из среды сельского рабочего класса и всегда гордился тем, что поднялся к вершинам власти исключительно благодаря собственной силе воли и железной решимости. Опытный оратор и одаренный пропагандист, он обладал большой приспособляемостью, что позволило ему никогда не привязывать фашизм слишком жестко к какой-то нерушимой программе и идеологии. О том же свидетельствует и знаменитый сдвиг установок будущего дуче, если считать с самого начала его карьеры, с левого фланга политического спектра на правый. Основная составляющая успеха Муссолини — будь то у своих соотечественников-итальянцев или у впечатлительных и доверчивых иностранных политиков, дипломатов и журналистов — определялась его умением создавать образ обыкновенного, внутренне скромного человека, отмеченного перстом судьбы. Поклонение ликующих толп, готовых превозносить его как спасителя и величайшего сына Италии, относилось к разряду подхалимства, но им оно воспринималось как должное. Важная походка, выпяченная грудь и выставленная вперед челюсть стали просто подарком Чарли Чаплину, дав готовый образ для фильма Великий диктатор, но в глазах поклонников Муссолини именно в этом воплощалась его страстная, неугомонная натура, нацеленная на действие, изменение, ответы и результаты.
В общении он был живым, увлекающимся собеседником, редко не имевшим что сказать; всех поражало лишь то, что его никогда не заботили перемены своего мнения, когда он мог всего минутой ранее высказать суждение совершенно противоположное и самое категоричное. Ему доставляло удовольствие подавать себя как непостижимого гения, не доступного для исследования, и многие из хваленых добродетелей Муссолини, вроде энциклопедической памяти и пристрастия к напряженному труду, были всего лишь хорошо продуманным блефом. Репутация женолюба не могла ему, конечно, повредить в Италии, хотя как лидер режима, всемерно восхвалявшего материнство, он никогда не забывал о том, чтобы культивировать образ себя как преданного семьянина. Жена Муссолини — практичная, но без юмора Ракеле Гвиди — была, как это ни забавно, дочерью его первой любовницы. Последняя любовница, Кларетта Петаччи, гораздо больше известна миру из-за своей злосчастной судьбы, а между ними пролегает целый список прочих побед диктатора на амурном фронте.
Муссолини сам себя представлял ультра-радикальным модернистом. В нечто подобное он хотел превратить и итальянцев, однако ему так и не удалось преуспеть в достижении этой конечной цели, и его выводили из себя «пороки непослушания, безответственности и политического цинизма, которые он считал национальными. И все же диктатор продолжал верить, что итальянцы полностью примут фашизм, как только настроятся на волну чувств и перестанут предъявлять интеллектуальные требования к режиму, в основе которого не лежало никакой философии. Его внешне безупречные способности публичного оратора сводились к безостановочному потоку риторики, захлестывавшему аудиторию, который был призван убедить слушателей, что в руках мудрого и дальновидного вождя их коллективная судьба находится в полной безопасности. Неудачу этому столь великодушному и обворожительному авторитаризму принес тот простой факт, что дуче ввел соотечественников в заблуждение и по образу, и по сути, и простить ему этого итальянцы так и не смогли.