Все эти преобразования в Северной и Центральной Италии сопровождались невиданным подъемом патриотического движения, расцветом демократической публицистики, умножением политических клубов и обществ, манифестациями, составлением воззваний, адресов и петиций, политическими дискуссиями, республиканскими празднествами. Ненавистный полицейский режим, душивший мысль и зажимавший рты. преследования за политические убеждения, неограниченный произвол абсолютистских властей — все это, казалось, ушло в вечность.
Перемена духовного и политического климата, свершившаяся в считанные месяцы, была поистине разительной и ошеломляющей. Итальянцы, принадлежавшие к различным слоям общества, исповедовавшие разные политические убеждения, окунулись с головой в политическую жизнь, спеша воспользоваться открывшейся перед ними бесценной возможностью свободно мыслить, писать, выражать свое мнение. Издательская деятельность переживала невиданный расцвет. Настоящее половодье газет и газеток, брошюр, памфлетов, книг, листков залило итальянские земли, в которых свергли старые порядки. Не было более или менее значительного города, где бы не начали издавать одну или несколько газет[38]. В 1796–1799 гг. только наиболее заметных газет, издававшихся по крайней мере несколько недель или месяцев, выходило: в Болонье — 13, в Брешии — 5, в Генуе — 17, в Венеции — 14, в Милане — 40[39].
Милан еще до официального провозглашения республики стал центром национального и демократического движения в Италии. Вскоре он превратился в раскаленный очаг революционной и республиканской пропаганды, проникавшей в различные районы полуострова. В Милан стекались патриоты, эмигрировавшие из тех государств, где существовали еще реакционные режимы. Здесь обосновались, в частности, пьемонтец Дж. Ранца, неаполитанцы Лауберг, Сальфи, Гальди, римляне Л’Аурора и Латтанци и другие республиканцы самых передовых взглядов. В городе со 130-тысячным населением летом 1797 г., по свидетельству миланской «Джорнале репуббликано», насчитывалось 47 патриотических клубов[40]; в некоторых из них, по свидетельству современника, «обоготворяли Марата»[41].
Важнейшей проблемой, вокруг которой развернулись дискуссии и политическая борьба в Ломбардии, а затем и в Цизальпинской республике, стала будущая судьба Италии. Пробуждение широкого и горячего интереса к этому вопросу свидетельствовало о том, какой большой шаг вперед сделало национальное самосознание итальянцев за годы, прошедшие после начала Французской революции. Ярким выражением этого факта явился объявленный осенью 1796 г. в Ломбардии публичный конкурс работ на тему: какая форма «свободного правления» более отвечает интересам Италии? Большинство принявших участие в конкурсе (а их оказалось более 50 человек) в своих сочинениях предлагало установить во всей Италии республиканский строй, причем победитель конкурса пьячентинец Мелькиорре Джойя, а также патриоты из Неаполя, Рима, Пьемонта, Венеции и Ломбардии (М. Гальди, Л’Аурора, Латтанци, Ланчетти и др.) высказались за объединение всей Италии в единую и неделимую республику. Другие авторы (Дж. Ранца, Фантуцци) также ратовали за объединение страны, только в форме федерации республик[42].
Демократические газеты Милана и других городов Цизальпинской республики повели широкую и энергичную пропаганду итальянского единства, предлагая различные методы объединения страны. Идея, что народы всех частей и государств Италии представляют единое целое, итальянскую нацию, стала важным завоеванием итальянской политической мысли этого периода и получила широкое отражение на страницах многих республиканских изданий, высказывалась ораторами на митингах и манифестациях. В условиях, когда под натиском французских войск рушились средневековые преграды, разделявшие страну, у сотен и тысяч итальянских патриотов родилась надежда на возможность в недалеком будущем возрождения Италии и ее объединения.
Казалось, в частности, что приближается час торжества революции в Сардинском королевстве, внутренний кризис в котором непрестанно углублялся. На острове Сардиния, откуда восставший народ изгнал всех пьемонтцев, занимавших государственные должности, в 1794–1796 гг. бушевало антифеодальное крестьянское движение, которое удалось подавить лишь с большим трудом. В самом Пьемонте среди всех классов от года к году росло чувство глубокого недовольства. Война с Францией взвалила новые тяготы на городские низы и крестьянство, причинив серьезный ущерб сельскому хозяйству, усугубила упадок торговли и промышленности. По улицам городов бродило множество нищих[43]. Крестьяне мучились от неурожаев и эпидемий скота, шайки дезертиров и разбойников грабили деревни. Буржуазия роптала, феодальное дворянство, бюрократия и высшее духовенство были раздражены на короля, осмелившегося обложить их налогом и посягнувшего на часть церковного имущества[44]. В Турине был закрыт университет, на улицах запрещалось петь и говорить о политике, город кишел шпионами, тюрьмы были полны арестованными[45].