Конечно, среди тех, кто встал у власти, было немало искренних и горячих приверженцев республиканских идеалов, участников республиканских заговоров 1793–1794 гг. — студентов, литераторов, медиков, ученых, юристов, представлявших передовые круги южной интеллигенции (столь многочисленной и жившей подчас столь напряженной и яркой интеллектуальной жизнью, что многие города и городки Юга превращались в подлинные очаги культуры, существовавшие бок о бок с нищим, бесправным, невежественным и суеверным крестьянством, которое в образованности городских сеньоров видело лишь средство, позволявшее им с большим удобством угнетать бедняков).
Но наряду с этими убежденными и бескорыстными республиканцами к власти поспешили те представители весьма консервативной, а подчас и реакционно настроенной земельной буржуазии, которые в обстановке внезапного развала королевской администрации и армии видели в республике, гарантировавшей неприкосновенность собственности, единственный заслон от возможных посягательств низов на их неправедными путями добытое имущество. Как писал вскоре один из самых проницательных людей того времени, участник событий на Юге Винченцо Куоко, «с республиканцами смешалась тогда огромная толпа торговцев революцией, которые желали перемен по расчету»[93]. Именно эти люди вместе с дворянством сделали в свое время все возможное для того, чтобы сорвать проведение в жизнь королевских эдиктов 1789 и 1791–1792 гг., предусматривавших известные ограничения узурпаций общинных и государственных земель и возможность их сдачи участками в аренду крестьянам.
Срыв этих законов (принятых под влиянием уроков Французской революции с целью укрепления позиций монархии среди крестьянских масс) отразился в сознании крестьян убеждением, что добрый король хотел облагодетельствовать свой народ, но «благородные» помешали ему в этом[94]. И в подобных людях, присоединившихся к республике из корыстных побуждений и инстинктивного страха перед массами, последние видели предавших «доброго» короля «якобинцев», и ненависть к ним (разжигаемую к тому же подозрением в безбожии) переносили на всех образованных. Все эти чувства, переплетавшиеся в душах крестьян, были взбудоражены почти мгновенным развалом старой королевской власти, безначалием, а затем провозглашением республики, оказавшейся «республикой богатых». Эти события, поразившие своей внезапностью и необычностью привыкшую к медленному ходу времени южную деревню, явились толчком, вызвавшим вскоре могучий взрыв долго накапливавшихся у крестьян ненависти и негодования, которые вырвались наружу прежде всего и с особенной силой там, где социальный и психологический антагонизм был особенно острым.
Через неделю после провозглашения республики в Неаполе началось восстание в Молизе, сразу принявшее социальную направленность: жестокое избиение «благородных» сопровождалось опустошением принадлежавших им виноградников и полей, так как восставший народ считал, что эти владения являлись похищенными у него общинными землями. Восставшие сжигали муниципальные и частные архивы, в которых феодальные сеньоры отыскивали документы, призванные подтвердить их права на общинные домены. В районе Муро события приняли характер гражданской войны: все землевладельцы окружных селений объединились в вооруженный союз, чтобы сдержать натиск крестьян[95].
Особый размах, глубина и ожесточенность отличали восстание в Апулии, где была несколько отличная от других провинций Юга социальная структура. Здесь среди буржуазии большим удельным весом обладали торговцы сельскохозяйственными продуктами (особенно оливковым маслом), владельцы торговых судов и складов. В деревне вследствие значительного развития рыночных отношений, расслоение среди крестьян зашло достаточно далеко и породило обширный слой батраков и поденщиков, которые обрабатывали земли, принадлежавшие богатым горожанам. Это придавало специфический отпечаток борьбе, разгоревшейся в ряде городов провинции и их сельской округе.