На этом этапе, т. е. в момент, когда богатство бюргера либо торговца того или иного итальянского города порождает излишки, его владелец становится «патрицием» и приходит к осознанию своего привилегированного положения и места в обществе. В то же самое время он, по вполне понятным причинам, стремится превратить нажитое богатство в инструмент власти и пользоваться этой властью, опираясь на свои сокровища. В той или иной мере подобная схема образования олигархических режимов встречается, как мы увидим, во всех крупных итальянских городах.
Таким образом, сфера общественных отношений также была охвачена глубочайшим кризисом: между классами преобладало взаимное недовольство и состояние всеобщей нестабильности. В годы Столетней войны и великой схизмы война стала характерной чертой эпохи, своего рода ширмой, за которой скрывалась вся несуразность и противоречивость разлагающегося общества, отчаянно стремившегося к новому порядку. Война, как и температура в человеческом организме, выявляла болезнь и пыталась с ней бороться. В войне нашли отражение обида и жажда возмещения убытков со стороны мелкого дворянства, единственными источниками дохода которого стали отныне ремесло воина, дух авантюризма déracinés, амбиции нуворишей и — last but not least[105] — традиционная обособленность городов.
С этой точки зрения история Апеннинского полуострова в 1350–1450 гг. мало чем отличалась от истории других регионов Европы, характерной чертой которой были почти беспрерывные военные действия. Перечислить их все представляется практически невозможным. Войны носили по большей части «локальный» характер, и только после прихода к власти Джан Галеаццо Висконти[106] и позднее, в первой половине XV в., «локальные» войны выльются во всеобщие, в которые будут вовлечены все государства полуострова. В обществе, где война становится характерной чертой эпохи, воинское искусство превращается в профессию. Именно в тот период возник и утвердил свои позиции институт «кондотьеров». Первые наемники набирались из остатков войск, разбитых на полях сражений Столетней войны и войны за Фландрию. Среди них были наемники англичанина Джона Хоквуда, который сражался на стороне Флоренции в войне «восьми святых»[107] и кому в знак благодарности город еще при жизни воздвиг памятник в Санта-Мария дель Фьоре; наемники бретонца Жана де Монреаля (Фра Мориале), сопровождавшего Кола ди Риенцо[108] на обратном пути в Рим и по его же приказу казненного; и, наконец, наемники немца Вальтера фон Уршлингена, «врага Бога, жалости и милосердия». Вскоре, однако, благодаря примеру трансальпийских авантюристов на Апеннинском полуострове стали создаваться целые школы «кондотьеров», настоящих «рыцарей войны», происходивших главным образом из областей Центральных Апеннин и Романьи. Сколотив «банды» из обитателей окрестных гор и пополнив их déracinés, которых они встречали на своем пути, кондотьеры составляли так называемый «наемный договор» и давали его на откуп богатым, но беззащитным городам равнины. Появление наемников и возникновение профессионализма в ведении войны привели к тому, что в Италии утвердились новые формы воинского искусства. Оно было основано не на генеральных сражениях, как раньше, а на тактике изматывания противника, стычках и осадах, в результате чего появилось первое огнестрельное оружие и первые полевые укрепления. То была «тотальная», изнурительная и крайне дорогостоящая война. Приведем такой пример: одна только война «восьми святых» обошлась Флоренции в 2 млн золотых флоринов — цифра немалая даже для устойчивой финансовой системы этого города лилии.
106