– Тебя не тошнит от нашего коллектива?
– Бывает, Антош и тогда я иду либо сюда, либо в Г`РАФ.
Моему дорогому читателю может показаться, что Руслан Алексеев – эдакий резонер, которого трудно вывести из равновесия лишить аппетита, но его друг знал, что – это всего лишь маска, за которой скрывается человек тонкой душевной организации и даже склонностью к скандалам и рукосуйничеству. Именно любовь к хорошей еде, красивым женщинам и прочим приятностям позволяло ему не снимать этой маски лишний раз.
– Тебя удивило поведение нашего коллектива, дорогой Антон? Но мне трудно поверить, что ты испытывал какие-то иллюзии по отношению к актерам драматического театра имени Лермонтова, как, впрочем, и ко всем другим актерам. Ты ведь и на собственный счет не обольщаешься, не так ли? Чего ты сейчас-то расшипелся, как гадюка на грибника? Наши переобулись на ходу, – это не в первый раз. Не вижу повода драматизировать.
– Нет, ну не настолько же! – продолжал буйствовать Антон. – Я понимаю прогнуться перед начальством, перед Генрихом и Вероникой, перед Яковлевичем, в конце концов. Но перед этим-то чего? " Пойдемте мы покажем вам чудесный ресторанчик!" " Давайте познакомимся поближе" – передразнил коллег Антон. – Анечка, я думал, прямо в репетиционном зале разденется.
– Анечка, – наставительно поправил Руслан. – Не дешёвая проститутка, а женщина с принципами и просто так спать ни с кем не станет. Ей для этого нужны более весомые основания. Есть ли у него такие?
И глаза актера Алексеева заволокло некой задумчивой дымкой, так увлечен он был солянкой тети Глаши.
– А вообще-то ты прав. – сказал он через паузу. – В театре не хватает настоящих, подлинных страстей.
И я, верный мой читатель, не могу не согласиться с этим: "В театре не хватает страстей". Это печалит меня ещё и потому, что, выходя на сцену, актерам нечего предложить зрителям. Вот посмотрите на этого народного артиста., того что готовится за кулисами к своему выходу На нем пыльный фрак, трость с набалдашником от сливного механизма (реквизитор не нашел ничего более подходящего, чем пластиковый черный шарик от старого унитаза), ботинки без шнурков, на подошвах у которых написаны фамилии тех, кто когда – либо в этих ботинках играл. Он надувает щеки и пытается быть похожим на купца миллионщика. Да – да! Тот самый Иван Алексеевич, что с утра пытался занять пару тысяч до получки, вечером играет Мокий Парменыча, пожилого человека с громадным состоянием. "Как же это так?": – спросите вы, – "Ведь Иван Алексеевич больше ста долларов в руках никогда не держал!" И я вам отвечу. Отвечу, не глядя вам в глаза, чтобы вы не заметили моего смущения – Это и есть волшебная сила искусства! Ну, не можем мы дать возможности бедному Ивану Алексеевичу, хоть денёк пожить в богатстве и роскоши, не подарим ему большого дома взамен его малогабаритной квартиры, не выдаст ему наша бухгалтерия солидных сумм, чтобы он мог просто подержать в руках и услышать приятный хруст купюр. Но ведь у него есть фантазия! Он просто должен вспомнить, каким Крезом, каким Ротшильдом он чувствует себя в день получки. Как меняются его взгляд и походка, когда он подписывает контракт на пять съёмочных дней. Это смешные суммы, согласен! Но для него это целое состояние и в такие момент он не подал бы Мокий Парменычу руки, сочтя его прощелыгой и нищебродом. Ему есть что вспомнить, он не просто так топорщит усы и надувает щеки, он сыграет своего миллионщика. Но есть вещи, которые нечем заменить. Нельзя играть Ромео, если ты не любил, а весь твой романтический опыт сводится к случайным встречам с подвыпившими студентками и неловкому угловатому сексу в родительской квартире. Если ты не готов спустить всю зарплату на ужин в ресторане с любимой девушкой, то и на сцене твой Дон Жуан будет жалок – его выдаст трусливый взгляд и дрожание рук. Трудно быть на сцене Д` Артаньяном, если ты боишься сказать нет, продавцу пылесосов. Всего этого очень не хватает актерам. Но хуже, если они перестают играть, если перестают фантазировать, воображая себя храбрыми и влюбленными. А самыми сильными эмоциями для них становятся: страх, зависть, похоть и лень. Прав мой герой, говоря, что в театре не хватает подлинных страстей.
– Мы скучно живем, дружище. – добавил Руслан, доев свою солянку. – С этим нужно бороться. Значит наш режиссер считает, что мы все время играем? Ну, не знаю. – он отставил тарелку. – А что мы репетируем после перерыва?