Охранник успел, видимо, привыкнуть к монологам заведующего труппой и выслушал все это стоически ни разу не возразив и не согласившись ни с одним из выдвинутых тезисов, то есть ничем не напомнил о наличие у себя воли или какой-нибудь позиции по данному вопросу. А вот, только сегодня приехавший, молодой режиссер менял выражения своего лица используя всю данную ему Богом, мимическую палитру. От недоумения, до полного непонимания, через смущение и гнев.
– Всё нормально, – обратился к нему Иван Яковлевич. – Не волнуйтесь. У нас охрана только с виду строгая, но с Володей всегда можно договориться. Если вдруг решите, что-то у него в вахтёрской оставить, зовите меня. Я постараюсь уладить. А вот второй охранник, Евгений Николаевич – ужасно тяжёлый человек. Ну, сами увидите. Пойдёмте. А то ведь мы, с вашими чемоданами, здорово задержались. Пойдёмте, вы хоть и столичная знаменитость, но у нас, знаете ли, свои правила: наше начальство, по старинке, не любит, когда опаздывают. Пойдёмте же! Вы какой-то замороженный. Вам супруга, в поезд, может хоть курочку отварила или вы голодный?
И заведующий труппой, потащил Валерия Владимировича на второй этаж к художественному руководителю театра.
Глава вторая
– Не волнуйтесь, голубчик, вы за свои чемоданы, никуда они не денутся. Ну, хотите, я сам их сюда принесу?
Главный режиссер Лужского драматического театра им. Лермонтова был, несмотря на свои семьдесят лет, элегантен, бодр и прекрасен собой. Во всяком случае, так ему говорили все сотрудники театра, а он своим сотрудникам в этом вопросе доверял. И напротив, он становился подозрителен и недоверчив, если актеры, вдруг, вдруг заболевали во время выпуска премьеры, если неотложные семейные дела требовали их присутствия в другом городе в часы репетиции, или у них ломались мобильные телефоны в день замены, когда заведующий труппы пытался собрать участников спектакля, не заявленного в афише. И бедный Иван Яковлевич приходил к нему в кабинет и заявлял, что играть Чайку, вместо Пяти вечеров нельзя, так как телефоны почти всех исполнителей выключены или находятся вне зоны действия сети, а значит придётся возвращать деньги за билеты. Слухи в театре разлетались молниеносно и телефоны тех, кто рассчитывал в этот день заняться другими, не связанными со службой в театре делами, почему-то выходили из строя. Формально, наказывать за это актёров было нельзя, но упрямый червь недоверия, грыз доброе сердце руководителя театра: "Ох, неспроста вышла из строя, мудрёная электроника, именно в тот момент, когда становилось ясно, что выходной день сотрудников отменяется и им надо бросать свои подработки, встречи и застолья и ехать играть спектакль" – с ненавистью думал он в такие дни. Он задавал каверзные вопросы, грозил выговорами и увольнениями, но актёры стояли на своем: "Сломался, села батарея, украли телефон." – говорили они и смотрели на него честными готовыми излиться солёной влагой, глазами.
Во остальном же, к своим сотрудникам, Генрих Робертович, относился как к родным детям: наказывал, бранил, но заботился, чтобы они были накормлены без излишеств, одеты прилично и скромно, и даже селил бездомных под строгим присмотром вахтёра театрального общежития. И с приехавшим из столицы молодым режиссером, он разговаривал тоном отеческим и понимающим.
– Что же у вас в этих чемоданах, раз Иван Яковлевич был готов звонить в департамент культуры, и требовать, чтобы к ним приставили инкассатора?
До этого момента молодой режиссер был уверен, что содержимое его чемоданов является его личным делом и никого более касаться не должно. Но пытался выразить он свою мысль так витиевато, что в результате подробно расписал их содержимое.
– Да ничего там нет! – начал он развивать свою мысль.
– Совсем ничего? – удивился Генрих Робертович. – Зачем же они вам тогда? Да ещё и такие тяжелые?
– Они не тяжёлые. Там компьютер, книги, какие-то вещи… – он сбился, вспомнив, что рассказывать о содержимом своих чемоданов не собирался. – Меня обещали встретить на станции, но у вагона никого не было. Может мы просто разминулись – там толпа народу. Просто я подумал, чтобы домой не ездить, лишний раз, надо взять самое необходимое. А сейчас ещё погода меняется, поэтому пришлось и зимние вещи с собой везти и летние. Вот и получилось, что когда собирался, весь гардероб упаковал: и кроссовки, и сандалии, и футболки и свитера. Плюс, я распечатал несколько экземпляров пьесы, на первое время.