– Так, о чем ты хотела поговорить? – спросил Антон, чтобы за беседой скоротать время в пути.
Действительно, о чем же хотела поговорить Алена Игоревна? О московском режиссере? О своей роли в спектакле? О том, получается ли у неё эта роль или нет? О Руслане Алексееве и его мнимом, или не совсем, романе с актрисой Киреевой? Все это ведь совсем не важно. И для молодой девушки было неважно. А сам Антон Андреев? Разве могли его сейчас увлечь такие разговоры? И сколько бы ни щебетала Алена об искусстве, о театре и о своем представлении об этих, несомненно важных вещах, но и она, и её спутник понимали, что ради таких разговоров не стоит идти в хороший ресторан этим чудесным весенним вечером. О как мы прекрасно, возвышенно эгоистичны! Мы загораемся праведным гневом, видя несправедливость по отношению к современникам, мы умиляемся чужим детям в милюсеньких сарафанчиках, но счастливыми, по-настоящему счастливыми, нас делает наш эгоизм. И как бы не старались мои герои найти подходящий предмет обсуждения, их мысли были заняты друг другом.
– Я давно тебя хотела спросить Антон, – Алена остановилась посреди дороги и подняла глаза. – А почему ты не женат?
Сколько раз автору этих строк доводилось слышать подобный вопрос! И поверьте моему опыту, немалому опыту, в этом вопросе кроится больше подводных камней, чем в вопросе к обремененному семьей мужчине, а не женат ли он. А знаете почему? Да потому что на этот вопрос нельзя просто солгать! Не выйдет, сколько бы вы не старались и какую бы выдумку и изобретательность вы бы не проявили. Если хорошо прислушаться, то в этом невинном, казалось бы вопросе, можно услышать и зловещий звон обручальных колец, и сомнение в вашей мужской состоятельности и даже и скрипучее перо следователя контрразведки. Только общие фразы! Подойдет нейтральное "Не сложилось", печальное "Так вышло" тоже будет к месту. Главное не жалейте загадочных интонаций, и девушка сама додумает почему такой прекрасный человек, как вы, не нашел своего счастья. Но не вздумайте рассказывать ей историю своей несчастной любви или неудачного брака – раскусит вас быстрее полиграфа и никакие оправдания вам уже не помогут.
Впрочем, оставим же теперь эту прекрасную пару самих разбираться в вопросах семьи и брака и посмотрим, чем заняты остальные герои моего рассказа. И пусть течение этого самого рассказа перескакивает с одного персонажа на другого, но и время ведь неумолимо. Оно торопит нас вперед, мой благородный читатель, оно не дает нам возможности остановиться и созерцать, поскольку близка развязка и всюду мы хотим успеть.
Давай же заскочим с тобой на одну минуточку, туда, где мы оставили главного виновника этой бессмысленной кутерьмы. Он по-прежнему притулился за столиком в пирожковой и просит не выгонять его на улицу. Но как неумолимо течение нашей истории, также непреклонны работники общепита.
– На выход, молодой человек, или я позову охрану.
И вот уже бредет молодой перспективный режиссер по улицам города Лужска, смотрит по сторонам с недоумением и ненавистью, пытаясь понять, какими судьбами занесло его в этот трижды проклятый город.
– За что? – вопрошает он, подняв лицо к небу. Но не находит ответа.
А вокруг чужие люди, чужие лица, чужие спины и некого спросить.
Хотя одна спина кажется ему вполне знакомой. Где же он видел эту сутулую пронырливую спину с суетливыми при ходьбе локтями, одетую в черный плащ? Не с этого ли плаща начались все злоключения Валерия Владимировича? И куда теперь этот поношенный, не лишенный прежнего венгерского лоска, плащ торопится? Растревоженное воображение режиссера рисовало, наверное, самые фантастические картины. Ну, в самом деле, когда все ополчились против тебя, когда тебе всячески гонят и все от тебя отворачиваются, а сам главный режиссер лужского драматического театра имени Лермонтова позволяет себе не только повышать на тебя голос, но и сомневаться в твоей профпригодности, как не увидеть причиной всему этому вселенский заговор. Все в этом мире может прийти в движение, любые крепости могут рухнуть, но должно же быть хоть что-то незыблемое и неприкосновенное? Для Валерия Витальевича Хлеборобова этими непоколебимыми твердынями были его художественный вкус, нетривиальная фантазия и его несомненное режиссёрское мастерство. Попробуй пошатнуть веру в эти твердыни и все остальное не будет иметь для режиссера никакого значения.