В школьных учебных заведениях, равно как и в израильском обществе в целом, существовало нечто вроде сегрегации де-факто, разделявшей выходцев из стран Европы и стран Востока. В каждом районе была своя школа, и европейцы, как правило, проживали в лучших районах, тогда как в трущобах селились восточные репатрианты. В переполненных классах их дети с трудом усваивали навыки чтения; в тесных жилищах им нелегко было делать домашние задания, не говоря уже о том, что они не могли ждать помощи от своих родителей. Неудивительно, что при таких обстоятельствах восточные дети разочаровывались в своих возможностях, у них развивался комплекс неполноценности, и они пропускали занятия или вовсе бросали школу. Учеба в старших классах, после 14-летнего возраста, была платной, и лишь немногие восточные семьи могли позволить себе еще и этот расход. Таким образом, среди 100 тыс. закончивших начальную школу в 1958 г. и зарегистрировавшихся для продолжения учебы в средней школе было всего 4 тыс. детей из восточных семей, и к тому же большая их часть впоследствии отсеялась, поскольку семьи нуждались в дополнительных заработках.
Бросившие школу направлялись на биржи труда для молодежи. Согласно результатам обследования, проведенного в 1958 г. в Хайфе, из 2 тыс. молодых людей, зарегистрировавшихся на бирже труда, практически все были выходцами из стран Востока, и 1800 из них были североафриканцами. Лишь немногие обладали какой-либо квалификацией. Если им и удавалось получить работу, то она была плохо оплачиваемой; однако многие так и не преуспели в поисках работы. Уровень преступности среди несовершеннолетних был высоким; так, в 1958 г. 80 % всех правонарушений приходилось на долю детей из восточной общины, более половины из которых являлись выходцами из Марокко. В том же году коэффициент преступности для восточных евреев был в восемь раз выше, чем этот же показатель для ашкеназов, а для выходцев из североафриканских стран — в 11 раз выше. Впрочем, асоциальное поведение было характерно не только для молодых людей из стран Северной Африки. В период существования иммигрантских центров, в первые годы после провозглашения независимости страны, все репатрианты из стран Магриба отличались беспокойным поведением. Так, один обозреватель (еврей-ашкеназ) газеты Га-Арец в 1950 г. писал с тревогой:
“Ими властвуют исключительно примитивные и дикие страсти. Сколько же надо приложить трудов, чтобы обучить африканцев не нарушать общественный порядок хотя бы в очереди на раздачу в столовой. Как-то один болгарский еврей сделал им замечание относительно соблюдения очереди — и марокканец, выхватив нож, отрезал ему нос. Неоднократно случалось, что они нападали на сотрудников Еврейского агентства и избивали их. Персонал лагерей для репатриантов пребывал в постоянном страхе, опасаясь таких нападений. В помещениях, где жили выходцы из Северной Африки, всегда было грязно, там царили игра в карты на деньги, пьянство и блуд. Никто не мог считать себя полностью защищенным, и никакой замок не обеспечивал сохранности имущества. Некоторые районы Иерусалима снова стали небезопасными; девушки, а то и молодые люди опасались ходить в одиночку с наступлением темноты. А теперь еще появились и африканцы, отслужившие в армии… Один из них заявил: “Вот кончим воевать с арабами, возьмемся за ашкеназов!” Кто-нибудь задумывался над тем, что станет со страной, у которой будет такое население?”
Прошло несколько лет, прежде чем европейские евреи смогли определить причину этой “североафриканской болезни”: оказалось, что марокканцы просто задыхались от едва подавляемой ярости.
Можно указать и точную дату начала “заболевания”: 9 июля 1959 г. Все началось с отвратительной ссоры в баре в Вади-Салиб (один из убогих трущобных районов в бывшем арабском квартале Хайфы). Вади-Салиб во многом напоминал типичный еврейский квартал Ближнего Востока: узкие извилистые улочки и убогие дома с перенаселенными одно- и двухкомнатными квартирами, двери которых выходят в запущенные дворики. Около 15 тыс. его жителей — выходцы из стран Востока, и треть из них — марокканцы. Когда началась ссора в баре, хозяин вызвал полицию. В завязавшейся схватке один пьяный марокканец оказал сопротивление полицейскому, и тот применил оружие. Нападавший был ранен и сразу же доставлен в больницу, причем врачи определили его состояние как серьезное, но стабильное. Тем не менее немедленно стали распространяться слухи, что он умер, став жертвой “полицейского произвола”.