Временные правила 1882 г., погромы 1881–1882 гг. и их последствия — все это окончательно подорвало слабые надежды русского еврейства на развитие и достижение равенства в условиях царского режима. Угасла и надежда на обновляющую силу просвещения — профессора и студенты университетов так же, как правительственные чиновники и темное крестьянство, с готовностью присоединились к новой антиеврейской кампании. “Я хотел отдать все силы и энергию служению интересам родной страны, — жаловался в своем дневнике Хаим Хисин[39], студент-медик, — чтобы честно выполнять обязанности гражданина… Но нам вдруг указали на дверь. Для еврейской обидчивости это чересчур”. Лев Леванда[40], один из рыцарей Гаскалы, так выражал свои чувства на страницах журнала Га-Шахар: “Когда я думаю о том, что было для нас сделано, о том, как нас учили любить Россию и русское слово, о том, как нас призывали открыть свой дом русской речи и всему русскому… и о том, как нас теперь отвергают и преследуют… сердце мое наполняется жгучей безысходностью, от которой не избавиться”. Но выход, разумеется, существовал. Одним из следствий кризиса был рост еврейского социализма — движения, в которое вскоре влились сотни тысяч рабочих и членов их семей. Но и в среде еврейского пролетариата подспудно вызревало понимание того, что самый простой и эффективный выход — эмиграция из России. При этом обычно предполагалось, что убежище можно найти в Соединенных Штатах.
Однако для многих евреев возможность оставаться где бы то ни было этническим меньшинством была уже неприемлемой. Моше Лилиенблюму, одному из деятелей Гаскалы, пришлось в течение двух дней прятаться от русских погромщиков, бесчинствовавших в его квартале. “В одно мгновение исчезли все мои прежние идеалы, — писал он впоследствии. — Нет нам места ни здесь, ни в других христианских землях”. С тех пор Лилиенблюм считал возвращение в Палестину единственным решением еврейского вопроса, этому были посвящены его многочисленные статьи. В 1882 г. он писал:
“Это страна, где успокоились предки наши в незапамятные времена; как жили они, так и мы будем жить. Отправимся же в страну, где найдут успокоение наши души, которые в течение тысячелетий мучили убийцы. Начнем с малого, но придем к процветанию”.
Смоленский, последний из великих деятелей Гаскалы, также отказался от прежнего представления о еврействе как об исключительно “духовном” единстве и начал призывать к массовой эмиграции в Палестину. “Пора распространить эту идею, — писал он в 1881 г., — и создать фонды для помощи тем, кто захочет обосноваться в Эрец-Исраэль. Во имя пути к Сиону следует забыть о покое, пока не засияет заря и не начнется наше выздоровление”.
Вероятно, убеждение Лилиенблюма и Смоленскина, что прибежище евреи смогут обрести лишь в Палестине, было естественным продолжением мессианской традиции и идей Гаскалы, а также отчасти опиралось на опыт национальных движений в Европе. Тем не менее, как ни велико было их разочарование в прежних иллюзиях, ни Смоленский, ни Лилиенблюм (не говоря уже об Алкалае и Калишере в более ранний период) не сумели убедительно доказать, что волна христианских предрассудков не пойдет на спад и не прекратится в результате политических изменений в России. Сотни тысяч еврейских либералов и социалистов по-прежнему были убеждены в этом, и, казалось, подтверждение их надежд можно было найти в Западной Европе и в Америке. Если даже древние предания народа о Палестине не могли возбудить энтузиазма в этих утративших веру скептиках, что же вообще могло заставить их вернуться в пустынную Палестину? Как выяснилось, один довод в пользу Палестины все-таки существовал. Он был облачен в форму “строго научного” анализа условий жизни еврейства.
Леон Пинскер родился в просвещенной еврейской семье в Одессе — городе, который в середине XIX в. стал интеллектуальным центром Гаскалы. Он получил образование в русской гимназии, а затем изучал медицину в Московском университете. Во время Крымской кампании Пинскер добровольно пошел в армию врачом, его деятельность во время борьбы с эпидемией холеры завоевала общее признание. При Александре и, в эпоху либеральных реформ, Пинскер отдал дань оптимизму, характерному для 1860-х гг. Сохраняя преданность еврейству, он часто публиковал в Га-Шахар статьи, в которых выражал свою веру в русскую терпимость и еврейское Просвещение. На этом этапе Пинскер, подобно Смоленскину, связывал будущее евреев с возможностью культурного развития в рамках российского плюрализма. Однако в 1871 г. в Одессе произошел погром. Глубоко потрясенный им, Пинскер на семь лет отстранился от общественной жизни, пытаясь понять, почему потерпел крах столь дорогой ему идеал Просвещения. Его разочарование еще более усилилось после политических событий 1881 г. — убийства Александра II и наступления реакции. Шестидесятилетний Пинскер решил отправиться в Европу, чтобы встретиться там с еврейскими деятелями и изложить им свой план национального возрождения. “Я вложил в мою аргументацию всю душу, — писал он впоследствии Льву Леванде. — Я привел множество фактов, пытаясь затронуть их сердца”. Судя по всему, он не добился успеха. Но за несколько месяцев пребывания в Берлине Пинскер написал эссе, вышедшее на немецком языке в сентябре 1882 г. Он назвал свою работу “Автоэмансипация”.
39
Хисин Хаим (1865–1932) — один из пионеров освоения Эрец-Исраэль, приехавший с группой молодежи из России в 1882 г. В 1887 г. вернулся в Россию, затем изучал медицину в Европе; участник первых Сионистских конгрессов. В 1905 г. окончательно поселился в Эрец-Исраэль, способствовал созданию первых рабочих поселений.
40
Леванда Лев (1835–1888) — русско-еврейский писатель и публицист, один из ведущих сотрудников журнала Га-Шахар. Совершил духовную эволюцию от идеи необходимости ассимиляции еврейства до призыва к пробуждению национального сознания и покупке земли в Эрец-Исраэль.