Вопреки утверждениям буржуазных авторов, пытающихся преподнести конкисту как прогрессивное деяние Испании в Новом Свете, таковым явлением она не была и не могла быть, хотя бы уже потому, что испанские колонизаторы насаждали столь отсталый по тем временам социально-экономический уклад, как рабство.
При всей жестокости обращения с рабами собственники их все же проявляли больше заботы о неграх, как о купленном товаре, нежели о доставшихся им в бесплатное пользование индейцах. При этом они в первую очередь были движимы желанием получить от приобретенного (и довольно недешево) негра максимум барыша в течение наиболее продолжительного времени.
В связи с высокой ценой на рабов (как одной из причин) со второй половины XVIII в. их малопроизводительный труд постепенно начал заменяться трудом вольнонаемным. В Новой Гранаде выделилась категория свободных негров, вырвавшихся различными путями из неволи. Свобода им предоставлялась и в награду за верную службу, и в связи с уплатой большого выкупа (конечно, гораздо реже){29}.
Но рабы знали, что главная возможность освобождения — это путь борьбы. Поэтому они часто восставали, скрывались в труднодоступных районах. Бегство рабов в течение долгого времени оставалось серьезной проблемой в колониальном обществе. Беглые рабы объединялись в отряды, совершали набеги, в том числе на крупные города.
Ничто, даже жестокая кара после поимки, не останавливало беглецов. Беглого раба разрешалось подвергнуть 50 ударам кнута, если он скрывался один и не более четырех дней; 100 ударам, если он присоединился к группе других беглецов-негров. За пребывание в таком «отряде» более шести месяцев раба вздергивали на виселицу.
Негры и индейцы, самбо, мулаты и метисы[3] занимали самые низшие ступеньки общественной лестницы в колонии. Верхние предназначались для испанцев — уроженцев метрополии и креолов — в основном потомков прибывших в Южную Америку испанцев, родившихся на южноамериканской земле. Ряды уроженцев Испании пополняли разорившиеся, хотя порою и довольно знатные, люди, стремившиеся быстро поправить за океаном свои дела. Они считали себя людьми «первого сорта» не только по сравнению с индейцами и неграми, но и с креолами. И хотя последние по закону имели равные политические права с испанцами, на практике они подвергались заметной дискриминации. Крайне редко креол получал высший административный пост или высокое духовное звание. Экономические права и интересы креолов ущемлялись как короной, так и торговцами в метрополии. Расовое неравенство в вице-королевстве переплеталось с неравенством социальным{30}. Впоследствии это станет причиной антиколониальной борьбы, о которой речь пойдет в следующей главе.
Глава III
КЛИЧ КОМУНЕРОС
Политика колонизаторов вызывала недовольство широких слоев населения Новой Гранады. Например, сложная система налогообложения тяжелым бременем ложилась на мелких торговцев, фермеров, ремесленников. Платить налог надлежало даже за самую мелкую торговую сделку, за «капитал и ренту, мастерскую и землю, жизнь и смерть, хлеб и голод, радость и горе»{31}.
Значительным был налог на табак, выращиваемый в этих краях с незапамятных времен. В отдельных районах на его культивирование в целях обеспечения соответствующей государственной монополии был наложен запрет. Нарушители закона о табаке подвергались наказанию плетьми, тюремному заключению и конфискации имущества. Все эти ограничения тяжелым бременем ложились не только на крестьян, но и на многих ремесленников, для которых производство и продажа табака являлись единственным средством существования.
Всякого рода налоги и запреты не давали свободно вздохнуть городским и сельским производителям, составлявшим к началу XVIII в. основную часть занятого населения Новой Гранады. Кроме того, они должны были содержать воинские формирования в колонии, а также выплачивать определенные суммы на постоянные войны, которые вела Испания. Что касается торговцев и промышленников метрополии, то Мадрид всячески защищал их интересы. В течение многих десятилетий заморским испанским территориям запрещалось, например, торговать с другими странами, хотя сама Испания была в состоянии обеспечить спрос населения колоний на потребительские товары лишь на 15–20 %. В интересах испанских коммерсантов метрополия закрыла доступ на европейский рынок многим сельскохозяйственным продуктам из Америки — в частности винограду и маслинам. Вплоть до конца XVIII в. в колониях запрещалось молоть кофе, хотя он выращивался там. Его можно было молоть лишь в Испании. Даже кажущиеся послабления, на которые шел Мадрид, не содействовали укреплению экономического положения колоний. Разрешив колониям торговать с Испанией, метрополия создала существенные трудности для многочисленных ремесленников Новой Гранады: они вынуждены были сокращать свое производство, поскольку их товары не выдерживали конкуренции с товарами европейскими. Особенно заметным этот процесс был в восточных провинциях, являвшихся основным ремесленным центром. В таких городах, как Сокорро, Сан-Хиль, Симакоте, существовали многочисленные гончарные, ткацкие мастерские, предприятия по переработке табака и сахарного тростника. Поэтому именно города восточных провинций Новой Гранады стали базой оппозиции колониальным властям.
…16 марта 1781 г. власти вывесили на видном месте на базарной площади в городе Сокорро{32} (так же, как и в других населенных пунктах этого района) постановление «О мерах по взиманию налога на содержание Кариб-ского флота», включавшее распоряжение о 15 различных налогах{33}.
Барабанщики отбивали дробь, возвещая о важном сообщении. На рыночную площадь стекался народ. Барабаны смолкли, чиновник зачитал текст вывешенного постановления. Люди молчали, но вдруг из толпы вышла пожилая женщина. Все знали ее, сигарщицу Мануэлу Белтран. Быстрым шагом она подошла к тому месту, где был вывешен указ о налогах, сорвала его, разорвала на мелкие части, швырнула их на землю и растоптала. Оттолкнув окруживших ее солдат, она громко крикнула: «Да здравствует король, смерть негодным правителям!»
Толпа, охваченная волнением, направилась к зданию налоговой конторы. Ворвавшись туда, жители стали уничтожать архив и другие хранившиеся там бумаги. Некоторые горожане выкрикивали: «Смерть ревизору! Да здравствует революция!» Постепенно на улицу вышло все население города{34}.
Получив известия об этих событиях, власти в Санта-фе-де-Богота (как называлась в то время Богота) поручили алькальду Сокорро вновь вывесить текст постановления и продолжить сбор налогов, сославшись на то, что главный из них был введен еще в 1637 г.{35}
Однако Сокорро было только началом. Спустя несколько дней волнения произошли в соседнем городке Сан-Хиль, где к тому же были сожжены склады табака и вылиты на землю сотни бутылок с «агуардьенте»[4], а со здания муниципалитета сорван королевский герб.
Восстание разгоралось, его пламя достигло генерал-капитанства Венесуэлы. С целью сбить накал недовольства наместник вице-короля Гутьеррес де Пиньерес издал приказ, согласно которому Сокорро, Сан-Хиль и ряд других населенных пунктов освобождались от уплаты налога на хлопок и лен. Но народ, впервые ощутивший силу коллективного протеста, уже не довольствовался частичными уступками. Восставшие требовали отменить новые налоги и упорядочить сбор старых налогов, покончить с коррупцией и выдворением индейцев с общинных земель, предоставить креолам право занимать любые административные должности в колонии.
В апреле — мае обстановка стала еще более напряженной. Многие высказывались за то, чтобы идти походом на столицу. В Моготес был поднят красный стяг, в дальнейшем ставший символом движения народного протеста, получившего название «клич комунерос»{36}. Повстанцы избрали центральную хунту с местопребыванием в Сокорро, а также хунты в каждом из занятых ими населенных пунктов.
3
Этнические группы, образовавшиеся в результате смешения индейцев и негров, белых и негров, белых и индейцев.