Переговоры о тройственном союзе тянулись все лето. К сожалению, французы и британцы увидели в них лишь средство оказания давления на Гитлера. Особенно в этом усердствовали британцы, пытаясь выиграть время. Французы же совершенно справедливо опасались того, что, если переговоры закончатся ничем, у Сталина не будет иного выхода, кроме как вступить в контакт с Гитлером. Сам же советский диктатор смотрел на эти переговоры по-другому. Различные франко-английские делегации из чиновников не самого высокого уровня без права подписи каких-либо соглашений не внушали Сталину доверия и лишь убеждали его в двуличии капиталистов. Ему был нужен конкретный результат, причем как можно скорее.
Разочаровавшись в переговорах о тройственном союзе и прислушавшись к немецким контрпредложениям, имевшим целью дать Гитлеру карт-бланш на вторжение в Польшу, в августе 1939 года Сталин решил заключить договор со своим потенциально самым опасным врагом. Резко сменив приоритеты, он санкционировал ведение переговоров между Молотовым и Риббентропом. На этот раз, чтобы достичь успеха, переговоры вело само НКВД (вотчина Берии), а не ослабленный чистками и чрезмерно осторожный дипломатический корпус.
23 августа, к удивлению наблюдателей, не вхожих в дипломатические сферы, Риббентроп прилетел в Москву. Уже на следующий день, всего за восемь суток до вторжения немцев в Польшу, пакт был подписан. Этот циничный союз стал настоящим шоком для всех; один бывалый репортер описал его как шаг, который «ввел мир в состояние столбняка». В мгновение ока Гитлеру развязали руки для нападения на Польшу, а Сталин получил вожделенные гарантии мира. После отъезда германской делегации Сталин с облегчением заметил: «Советское правительство относится к этому пакту очень серьезно; Советский Союз никогда не предаст своих союзников». Диктатор не шутил. В течение добрых полутора лет он упрямо игнорировал массу свидетельств, указывающих на то, что этот союзник готовится предать его самого. Мы никогда не узнаем, что скрывалось за этим: тонкий расчет, выдача желаемого за действительное или элементарный страх. Мы знаем лишь то, что так были посеяны семена плана «Барбаросса».
Подписав пакт, Сталин был полон решимости его соблюдать. Самым поразительным в новой политике умиротворения был ряд политических и экономических шагов. Некоторые из них были игрой на публику, как, например, встреча германского посла Шуленбурга на вокзале лично Сталиным, который заключил ошарашенного дипломата в объятия и поклялся в вечной дружбе. В истории не упоминается об ответной реакции Шуленбурга, аристократа до мозга костей, ь. .толь публичное проявление кавказского гостеприимства.
Иные шаги являли собой пример открытого лицемерия, как, например, официальное опровержение ТАСС от 8 мая 1941 года сообщений о концентрации немецких войск на советской границе (чему было множество свидетельств, Сталину отлично известных). Разведывательная аэрофотосъемка велась немцами в открытую, но на это смотрели сквозь пальцы даже после вынужденной посадки самолета-разведчика — нашпигованного фотопленкой — в районе Ровно 15 апреля 1941 года. Силам советской ПВО был отдан строжайший приказ не открывать огонь по таким самолетам, даже если те вторгались в воздушное пространство СССР. По-видимому, в эти месяцы Сталин готов был пережить любые унижения, если они помогали предотвратить войну.
Понять мысль Сталина несложно. По словам Черчилля, советский лидер позже с горечью восклицал: «Я полагал, что таким образом смогу выиграть еще месяцев шесть-семь». Это вполне позволяет предположить, что целью Сталина было отсрочить начало войны до тех пор, пока Советский Союз не будет готов к ней, возможно до 1942 года. К сожалению, Сталин верил, что только он в силах управлять ситуацией. Любой советчик, утверждавший обратное, сразу же становился опасен: не только для навязчивых маний самого диктатора, но и для идеи «мира». Незавидная роль советского разведчика весны 1941 года была и крайне опасной — Сталин менее всего хотел видеть объективные и честные отчеты, которые побудили бы его к решительным действиям.
Таким образом, упорный отказ Сталина воспринимать предупреждения от разведки о неминуемом вторжении стоит рассматривать именно в таком ключе. Недостатка же в подобных предупреждениях не было. Уже в конце июня 1940 года информация о действительных намерениях Гитлера была передана в Москву. Ее источник не до конца ясен, но эти данные были впоследствии подкреплены практически сотней других донесений (точных, достоверных и, главное, подтверждаемых другими данными) в период с июля 1940 по 22 июня 1941 года. Выглядит просто невероятным, как Сталин пропускал мимо ушей сообщения, переданные лично ему. Например, 25 декабря 1940 года советский атташе в Берлине получил описание директивы Гитлера № 21 от 18 декабря, вводящей в действие план «Барбаросса»; 1 марта 1941 года Самнер Уэллс, заместитель госсекретаря Соединенных Штатов, официально вызвал к себе советского посла и изложил ему общий план немецкого вторжения. Источником Уэллса был Сэм Вудс, младший торговый атташе посольства США в Берлине, а тот, в свою очередь, получил сведения от разочарованного нацистским курсом сотрудника немецкого министерства торговли. Вторжение, согласно этой информации, планировалось на весну 1941 года.