Весьма показательно, что «мирные инициативы» Москвы осуществлялись уже после подписания в июле 1941-го СССР и Великобританией соглашения о совместных действиях в войне против Германии. Гитлер тогда не принял советские мирные предложения, несмотря на то что многие политики Германии (в первую очередь в МИД – Риббентроп и др.) считали этот отказ ошибкой. В 1942 году Гитлер на фоне побед на Волге снова не прислушивается к Риббентропу, хотя тот настаивает на заключении сепаратного мира с Советами. А в 1943–1944 годах уже сама Германия, в том числе через посредничество Италии и Японии, проявляет крайнею заинтересованность – ищет сепаратный мир с СССР. К мнению Риббентропа в 1943-м присоединяется даже Йозеф Геббельс. А Гитлер временами соглашается на ведение переговоров, потом от них отказывается, затем снова к ним возвращается. В апреле 1943-го в Берлин через Токио поступает информация, что Москва готова к сепаратным переговорам на условиях, обозначенных в ходе предварительных обсуждений. Среди них: возврат к границам СССР и Германии 1939 года; автономия (государственность) Украины; статус Одессы как порто-франко; Ближний Восток (без Турции) становится сферой советского влияния, а Индия – совместного советско-японского. К принятию мира на таких условиях, по сведениям японцев, склонялись не только Сталин и Берия, но даже и Жуков. Однако после победы на Курской дуге Сталин через японцев замораживает переговоры. Кроме «японского канала», активные контакты Москвы с нацистами в это время (с декабря 1942-го) проходили в Стокгольме – на весьма высоком уровне: между главой посольства СССР А. Коллонтай и главой посольства Германии Томпсоном. Летом 1943 года к ним подключились высокопоставленный московский дипломат А. Александров и бывший посол СССР в Германии В. Деканозов. После победы на Курской дуге Москва через некоторое время снова возвращается к переговорам в конце 1943-го и в 1944 году, но ее условия уже другие. На встрече эмиссаров СССР и Германии в Стокгольме целью Кремля является уже не граница 1939 года, а русско-германская граница 1914 года, власть над черноморскими проливами и прочее. И снова переговорный процесс сорвался из-за ряда причин, главная из которых – изменения ситуации на фронте.
Нельзя утверждать, что сепаратные переговоры с врагом – нечто плохое. На самом деле это обязательный атрибут ведения любой войны, как и подготовка к такому возможному состоянию, когда стороны в ходе военных действий зайдут в патовое состояние, а фронт замрет на многие месяцы при ситуации, в которой соперники будут равны в своих силах и не способны что-то изменить в свою пользу. Вот тут и нужны дипломаты с их вариантами мира. Поэтому всякая воюющая страна должна в любой момент войны подразумевать теоретическую возможность мирного соглашения, ибо всякая война не вечна и заканчивается миром. Дипломаты во время войны занимаются на основе меняющихся политических реалий вопросом мира – как «запасного выхода» для ведущих войну политиков. Кстати, сам смысл работы дипломатов – договариваться, решать все мирно.
20 ноября 1961 года в Берлине, у контрольно-пропускного пункта на Фридрихштрассе, советские и американские танки стали «пушка в пушку». Они простояли так 7 минут, после чего генсек КПСС Никита Хрущев распорядился отвести советские танки на соседнюю улицу, однако моторы не заглушать, а наоборот, усилить шум с помощью динамиков. Через некоторое время командир КПП доложил: «Американцы ушли». Это событие – только один пример того, как мир оказывался в шаге от Третьей мировой войны.
Вернемся в 1945 год, когда Даллес и Вольф вели переговоры с союзниками СССР о капитуляции немецких войск в Италии, в то время как подобных предложений от германских сил в разных районах Европы, занятых Красной армией, в Кремль не поступало. Действительно, большевиков все боялись и стремились – уж лучше быть оккупированными войсками Запада, чем сталинскими комиссарами. Вот тут и главное: почему же немцы были готовы охотно сдаваться американцам, англичанам и французам, но панически не хотели советской оккупации? Юлиан Семенов этот важнейший вопрос 1945 года обходит стороной. Как не освещает и тот вопиющий факт, что Берлинская стена, возведенная оккупационными властями для размежевания советской зоны в Берлине от трех других (французской, английской и американской), потому и была сооружена, что немцы, включая самих пограничников, массово бежали на зону, оккупированную союзниками, с территории, занятой советскими войсками. А с той стороны к нам никто не перебегал. И кто вообще в здравом уме может стремиться туда, откуда ранее ушла вся интеллигенция и цвет страны? Само появление Берлинской стены доказывает, что Вольф и Даллес не ошибались в неприятии народов Европы, включая немцев, порядков, которые будут введены при советской оккупации. Это подтвердила и практика: почти во всех «освобожденных» странах «народной демократии» вспыхивали общенародные восстания, которые жестоко подавлял СССР. Но не было ни одного выступления против западных войск в зонах их оккупации. В итоге президент Чехии при ее вступлении в НАТО с облегчением говорил народу, что «Больше ни один советский танк не появится на улицах Праги» (хотя – заметьте – именно советские танки Чехию освобождали от нацизма Германии), а министр иностранных дел Болгарии искренне плакал от счастья, когда флаг его страны впервые поднимали среди других флагов стран-участниц НАТО. Все было бы иначе, если бы советские войска, освободив от фашизма соседей по Европе, дружно вернулись к себе домой, позволив народам самим определять свое будущее в рамках Свободы. Если раньше Европа мыслила категориями наций как организмов, то после 1945 года пришла к совершенно иной концепции: от «человек – это клеточка национального организма» до «человек – главная ценность». Вот эта совершено иная ментальность позволила построить новую демократическую Европу.