— Ты ничего не понял, Митрандир. Я пошутил, а? Никто никакие глаза никому не выкалывал. Ты не видел, не знал… Пустое. Сказки для, например, твоего Арагорна, кстати, как он там — умнеет?
— Ну и сволочь же ты, а я почти поверил…
— На том спасибо. И, знаешь, я рад, что ты хоть, допускаю, совершенно случайно, понял: я действительно не буду воевать, ни с вами, ни против вас…
— Против?! Ну, спасибо, Саруман, удружил! Он не будет с нами воевать! Да кто ты такой?
— Вот и я говорю: никто; потому что — отольется вам моя помощь… И потом, извини, Митрандир, я устал, надоело. И хотел бы теперь побыть один. Я же не смогу тебе всего обьяснить… Странно, не правда ли, все постоянно таки жаждут моих обьяснений, а я устал… Да и прошу, будем считать, что этот разговор окончен.
— То есть как! Да знаешь ли ты, что Саурон?.. Что теперь, когда выхода нет, и мы будем драться до последнего…
— Позволь, кто ж это — мы? Ты хочешь сказать, что сейчас здесь, в Средиземье, найдуться силы, Светлые силы, которые могут себе позволить уничтожить и Врага своего, и все, что с ним связано? Да?
— Я уверен! Да, у нас найдутся силы.
— Полно, брось, не тебе обманывать меня; что, толпы ненасытных, несчастных, нищих людей, даже толком не понимающих, что на самом деле-то хотят, да вот ты за них, конечно, знаешь все… горстка алчных гномов, давно растерявших свои дурацкие сокровища, обагренные опять-таки кровью, но ведь хочется новых, да побольше, не так ли? А эльфы? Кто же из них? — ведь те, кто еще помнят Войну, так они же не пойдут опять, они — знают, а вот другие, кто помоложе да поотчаяней… Может им лавров феанорингов не достает, или Мелкор не научил…
— Хватит, Саруман, твоя болтовня…
— Конечно, ладно. Да и не кажется ли тебе, что не получается у нас нормальный разговор — сам видишь, мы все время перебиваем друг друга. Ты, конечно, прав — не пекусь я о свободных народах Средиземья, не мое ныне это дело, но если будет настоящая война, и что, Митрандир, ты… возьмешь меч?
— Я уже взял его.
— Странно, а мне почему-то кажется, что ты опять прав. Как Манвэ… И тяжела участь твоя, — ибо, если в этой войне победишь ты, глупое и гордое людское стадо судить тебя будет, а вот если нет — тогда судить тебя будет один Саурон, и неясно чей еще суд…
— Да, Саруман, ответят после все, но предатель — прежде всего, и если…
— Как?
— И, может быть, ты припомнишь тогда этот разговор… неполучившийся…
— Я все знаю.
— Что, что ты знаешь, предатель?
— Как? Почему вдруг — назвал меня предателем?
— Предателем? не знаю, сказалось как-то случайно, а что?
— Да так… да, впрочем, что это я опять? И очень тебя прошу — сейчас уходи, вся эта глупая, да? беседа меня крайне утомила.
— Тебя, значит, утомила! Ты забыл, зачем мы здесь?!
— У каждого свое Кольцо, Гендальф.
— Да какое твое дело до моего кольца!
— Никакое, да вот только…
— Я слушаю, слушаю.
— Нет, что ты, я только лишь — попрощаться. А у нас впереди еще предостаточно подобных очень странных бесед.
— Ладно, брат, ты просто не выспался. Сам же говоришь: устал… А то приезжай в Ривенделл, вот и Элронд о тебе справляется: как там Саруман; а как Саруман?
— А как — Саруман?
— Вот ты и улыбнулся, да не сиди таким мрачным, пусть Саурон мрачным будет, а мы-то…
— А мы-то?
— Хватит тебе! Впрочем, конечно — дел у меня много, много дел у меня; пора мне.
— Увидимся скоро.
— Само собой. И насчет Ривенделла подумай, честно говорю: рады тебе будут.
— Спасибо, я подумаю.
— Ну, прощай.
— Да-да, брат, до скорой встречи…(С чего это он о Мелкоре заговорил, ведь неспроста же…)
— (Кольцо, значит. Дело ясное, откуда ветер дует — с Мордора. Что-то за этим кроется, и как ни хитер Саруман, я кажется, понял: ему нужно Кольцо, Мелкору вишь завидует… Ясно, что еще бед понаделает, а так за ним бы — хоть Элронд присмотрел, что ли. Вот кольцо бы и пригодилось эльфиниту нашему…)
— (И что же так ему неймется? Сказал бы сразу: коли не с нами, так позор тебе и проклятия вечные… А так, нет, издевается… Догадался про палантир? Да нет, куда ему! С Сауроном, видно, полегче будет договариваться… Хотя, какое мне дело теперь, после таких смешных и глупых бесед, до исхода этой войны?.. Оставшимся в живых не будет ни тепла, ни света… И кровь добра — черная.)
(30 ферв. — 1 марта 3О19 г.)
…Он торопился вернуться в Изенгард — в любой момент могло произойти немыслимое. Орки, онодримы… Извращенное живое, извращенное мертвое…
Саруман не мог забыть, как сдирали с эльфов их благостные маски, обнажая тяжелые жестокие души, — вот то, чем будет жить ваш мир: их гордость и страх.