Где?!
У-у-у… забудь, забудь… настанет еще время вспомнить, время вернуться… До встречи же!..
Где ты?
Где?!
Что убьет вновь тебя?
Что нам простит эту жизнь?
Кто нам вернет нашу смерть?
Музыка ли?..
(3–4 ноябр. 3019 г.)
…Что стало болью его?
Промерцали белесые искры на хладном клинке, и кровь этой лживой, безжалостной боли истлела за миг…
Куда — радужный облак его над падшей в сумрак времен своих землею — вознесся? Круг упал в явь.
Что — не осталось?
Одно: бездна.
…Холодный и ясный северо-западный ветер разогнал серые склизкие тучи, и пронзительными острыми огоньками впились в ночной воздух бледно-красные звезды.
Он бы поежился от холода, так, по привычке; всю свою нелепую долгую жизнь майя он боялся этого холода, явственного, земного… Он бы вздрогнул, услышав далекие голоса спасшихся хоббитов, смех, крики… И он бы крикнул сам, пошел, побежал к ним все обьяснить, понять, — теперь уж все равно: прав, не прав — одно: смерть.
Но — нет: ныне пустота — ни страха, ни голоса.
Где-то там, в глубине своего разъятого бездной сознания чувствовал невыразимую боль, она должна была быть, эта боль, да вот почему-то… Кольцо, впившееся в горло, высосало кровь, а ветер бездны иссушил плоть… А дух его стал пустотою.
Пустотою… Время его, больное, неловкое, — кончилось. За гранью жизни и смерти. Радость?
Это же — любой облик, любая плоть, и теперь — любая смерть! Вернуться? Он почувствовал, что — смеется… Пустота способна принимать любые формы жизни и смерти?
Бледнокрасная корона звезд… Вечность… Одиночество… Выбрал сам. И — не выбирать уже.
Откинул прозрачный, переливающийся всеми цветами радуги, капюшон, наклонился… Тело человека — легкое, мертвое; вечное. Гримаса ужаса и отчаянной тоски застыла на мертвом некрасивом лице.
Против Твоей воли, о, Единственный и Изначальный, забираю его с собой.
И он поднял с земли труп человека.
Улыбайся. Все… кончено.
Я — видел: не будет миру покоя; не будет миру ни света вечного, ни бесконечной тьмы, до Конца времен они прикованы к реальному, им выхода нет, не поглотит их бездна, до Конца времен — ничего не случится… Ну а Конец их… никто не заметит, никто не вспомнит. Ничего не случится.
Саруман истлел. Черный скелет, тускло мерцающий в ночи голубоватыми огоньками, лежал тут же, рядом — мертвый Саруман; мертвый всегда, уходящий в пустоту, и — сама пустота, первый и последний Радужный маг Эа.
Становилось жалко его — он действительно умер: а мир не станет плакать о нем. Только лишь бездна — скорбная музыка бездны Кольца — напомнит им… будет напоминать всегда, и — она не умрет уже.
Пожелавший власти над неизьяснимым; он стоял над тем, что было телом его, держа на руках труп несчастного убийцы.
Плакать? И — пустые прозрачные слезы скатились на мертвый лик человека; казалось, — человек сейчас проснется…
А холодный порыв ночного ветра взметнул необьятными крылами радужную мантию его, и засияла вновь над челом его Корона-кольцо… Там — далеко собирался взлететь над землею покойный, тусклый расвет. Заискрились в холодной предутренней дымке радужные слезы… меркло серебро звезд — навеки.
Мы прошли это… Все уже там, где рассвет — и слезы, и кровь… и вечные песни. Нам — только навь. Ты прости, я виноват перед тобою. Ты просто жил, повинуясь реальным чувствам своим, ты был жестоким и алчным, несчастным и больным, странно добрым… Не я — ты выбрал меня и пошел за мною, и не мог я тебя остановить, ибо помнил: что будет, но ты просто жил, ничего не зная, и незнание твое было свято, светлее знаний моих; истинно: завидовал лишь тебе, незнающему… вот и сейчас: твоя боль — моя боль, a ты мертв. Прости же меня. И одно тебе утешение — Кольцо мое и — вечность.
Я забираю тебя с собой.
Саруман истлел. А на серой земле лежали грязные лохмотья его, когда-то радужного, плаща и тускло мерцающие голубоватыми огоньками черные кости немыслимой давности.
Так — ветер с востока усиливался…
Пора? Там, далеко; так далеко, что и не вообразить даже — не понять, не увидеть — там — всходило солнце.
Подумал: видим его последний раз таким. Рассмеялся.
Кольцо-корона вспыхнула над миром, над Верхними морями, над безумьем и злом, над умирающей вечностью жизни, — вспыхнула всем своим шестнадцатицветным прозрачным пламенем и — раскрылась, навсегда изчезая…
Пора!
…Он шел к морю — над морем — над небом, и на руках его спал человек, спал ясным и вечным сном, спал, чтобы проснуться там, где сон и явь — реальны и безымянны… Уходил навсегда…