И вот наконец почтальон дядя Коля остановил свой велосипед у Колькиного дома и сказал магические слова:
— Вам заказное…
И мальчишки уже бросают вверх кепки и тюбетейки и рвут друг у друга из рук письмо из далекой Австралии.
А через пять минут, погрустневшие, они сидят около Колькиной калитки и молчат.
Что тут скажешь?
Этот Джим Олден, кроме всего прочего, написал, что есть у него своя собственная корова, у которой странное имя — Процветания. И дает эта Процветания ни много ни мало по тридцать литров молока в день.
«Как зовут Вашу корову, мистер Богатырев, — спрашивает в своем письме Джим, — и сколько молока получаете Вы от нее в лучший сезон?»
Как зовут Колькину корову, на это, конечно, можно ответить хоть сейчас. Это не проблема. А вот что касается молока, тут дело посложней.
— Сколько, а? — спрашивает Писаренок.
И Колька молчит. Откуда ему, собственно, знать? Разве удел полководца — возиться с коровами?
— Надо спросить у бабушки, Коль, — предложил Писаренок.
И армия идет к бабушке Сергеевне.
Она сидит на маленькой скамеечке в тени за домом и легонько мешает ложкой варенье в большом медном тазу. Таз стоит на закопченных кирпичах, и под ними пляшет веселый сухой огонек. Теплый запах дымка и меда дрожит в воздухе. Варенье давно уже кипит, клокочет, и на нем собирается по краям нежно-розовая пенка. Бабушка Сергеевна ложкой собирает ее в большую расписную тарелку, которая стоит рядом на табуретке.
Армия и вертится с утра у Колькиного дома из-за этой пенки.
Командир незаметно для бабки провел пальцем по краю тарелки и сунул его в рот. Вкусная штука эта пенка!
— Ба, — спросил Колька, — сколько ты вчера надоила молока?
— Две цибарки вчера Зорька дала, — ответила бабушка. — Одна полная будет, а вторая без четверти…
— Сколько, ба, литров?..
— Да кто же его точно знает, — спокойно рассуждает Сергеевна. — Может, двадцать, а может, и все двадцать два…
— И не больше ни на сколько? — заволновался Колька.
— Больше двадцати двух редко бывает…
— Мало! — вздохнул командир.
А бабка сказала весело:
— Чевой-то тебе мало? Пей хоть сколько, да только куда тебе поправляться?
Ребята смеются, но Кольке сейчас не до шуток.
— Я не себе, — сказал он. — Вообще говорю — мало!..
— Продавать, что ли, вздумал? На кино не хватает, что ль?
Колька снова поморщился. А Писаренок объяснил:
— Нам, бабушка, один австралийский пацан написал про свою корову. Процветанией зовут… Так она тридцать литров дает — во как!
— Процветания… Имя какое чудно́е дали, — удивилась бабушка. — Если за нашей хорошо смотреть, может, и она бы дала столько. Это не край… Да мне уж куда — травы сорвать трудно…
Глаза у Кольки загорелись.
— А дала бы?
— И-и, больше бы дала! — уверенно сказала Сергеевна. — Такая корова, как наша, сто сот стоит.
— Тогда, значит, даст! — твердо решил Колька.
Он снова незаметно макнул палец в пенку, облизал его, и армия скрылась за домом. Мальчишки сели на солнышке и загалдели.
Мальчишки совещались…
На следующий день чуть свет армия собралась во дворе у Кольки. Сабли были наточены еще с вечера, и теперь оставалось одно: сидеть и ждать, когда Сергеевна подоит корову.
Вот она вышла с подойником из дома, перекрестилась на восход и поздоровалась с ребятами. Колька встал и за бабкой пошел в стойло.
Мальчишки сидели на низкой глиняной завалинке, отсыревшей за ночь, и слушали, как просыпается станица. Во дворе через улицу тоненько скрипел колодезный журавель, скрипел по-осеннему жалобно и звонко. На заборе у Сашки Лопушка захлопал крыльями и загорланил красногрудый петух Киндер, названный так в честь учителя немецкого языка. Где-то на краю станицы глухо запел пастуший рожок. Это самая первая песня трудового человека летним утром, и сегодня мальчишки слышали ее, потому что день им предстоял трудовой.
Колька выскочил из-за сарая с подойником в руках.
— Эй, пацаны! — закричал он и, поставив ведро, бросился в сенцы.
Мальчишки вскочили с завалинки и обступили цибарку, закрытую марлей.
Командир принес из дома большое эмалированное ведро, скамеечку и полулитровую стеклянную банку. Поставил банку на скамейку, снял с ведра марлю и стал лить молоко в банку.
— Давай, пацаны!..
Витька Орех вылил молоко из банки в пустое ведро и снова поставил ее на скамейку. Писаренок открыл свою амбарную книгу.
Он примостился на краешке скамейки и написал на чистом листке большими печатными буквами: «Утро». Потом поставил напротив жирную птичку — пол-литра молока есть!