Все это напоминало мне, что здесь уже несколько недель царит новая жизнь. В маленьком прудике рядом с дорогой покачивался зеленокрылый чирок, на озеро вернулись канадские гуси. На отмели сидели два белоголовых орла и щелкали друг на друга клювами, споря из-за снулой рыбы. А когда я выбрался из внедорожника, в нос ударил запах всплывших из-подо льда погибших за долгую зиму рыб и водорослей, сдобренный маслянистым привкусом бензина от моторов стоящих на спусках к воде суденышек.
Едва я успел закрыть дверцу машины, как из-за угла дома со стороны озера выскочил подпрыгивающий топочущий клубок. Коди и Сандоз признавали единственную форму приветствия: «К черту торпеды, полный вперед!» Два разметывающих во все стороны брызги мокрых шерстяных шара цвета спелой пшеницы налетели на меня в тот момент, когда я пытался отодрать от ботинок тополиную смолу.
– Коди, стоять!
Филейная часть ретривера проехала юзом и прилипла к просмоленной дорожке. Но Сандоз, чье соображение всегда отставало на два шага от корпуса, пронеслась мимо Коди и, словно крутящийся на льду автомобиль, завихляла кормой у моих ног, а затем плюхнулась на брюхо за моей спиной. Фредди свирепо сверкнула глазами, и все застыли на месте.
– Да ладно тебе, Фредди! Все целы, никто не пострадал. – Я обрадовался, что ретриверы по-прежнему считают меня кем-то вроде Уайти Форда в начале его карьеры, когда тот мог очень далеко отбить бейсбольный мяч.
– Стив, это не шутка! Ты должен научить их останавливаться за десять футов перед собой. Мы не для того проделали долгий путь, чтобы тебя сбили с ног и покалечили собственные собаки. – По моему сигналу жена открыла внедорожник, чтобы выпустить Комет.
Борзая наблюдала безумное приветствие через стекла автомобиля. И теперь застыла в стойке, не решаясь покинуть безопасное убежище. Уши она прижала к голове, взгляд широко открытых глаз метался, словно Комета пыталась уследить за отскакивавшей то от меня, то от Фредди, то от ретриверов резиновой пулей.
Наша жизнь в Седоне складывалась из спокойных, безмятежных дней. Все события были связаны с нами двоими и соседями, которых мы встречали во время повседневных прогулок. В этой неспешной атмосфере первоначальная робость Кометы и нежелание общаться с посторонними перешла в застенчивое любопытство, перемежаемое вспышками беспечной оживленности. В ней проснулась уверенность в себе, потому что она познавала новый мир мелкими порциями, которые могла легко переварить. Но благородно-неторопливый аллюр нашей жизни нисколько не походил на нынешнюю бешеную встречу. Глаза борзой умоляли помочь ей, вызволить из этого термоядерного реактора.
Фредди повернулась ко все еще неподвижным Коди и Сандоз.
– Ребята, идите-ка лучше поиграйте в мячик. – Ретриверы не сдвинулись с места. – Давайте живо, – подгоняла их жена.
Собаки склонили головы набок, языки свесились из пастей. И вдруг, словно по зову Посейдона, отец и дочь побежали к озеру. Я присел на задний бампер и почесал Комете брюшко.
– Готов поспорить, тебе не терпится познакомиться с остальными моими родными.
Мы с Фредди поженились, когда нашим дочерям было десять лет, семь и четыре года и следующие десять лет старались подстроиться под меняющиеся настроения, союзы и капризы очень непохожих девчушек. Старшую дочь, Кили, природа наградила светлыми волосами и голубыми глазами, которые передались ей от матери, моей бывшей жены. Не только ненаглядный первенец, но и первая внучка в семье, Кили стала в нашем клане изнеженной принцессой. В качестве старшей она взяла на себя роль той, кто привносит смысл (зачастую вовсе не нужный) в беспорядочную деятельность сестер.
Линдси на три года моложе, тоже блондинка с голубыми глазами, хотя ее коротко остриженные волосы на тон светлее. Благодаря своим длинным ногам она на пять дюймов возвышалась над Кили. Мы с Линдси были настолько близки, что, когда остальным щебечущим членам нашего потомства хотелось что-нибудь получить, они обращались к ней: «Попроси папу. Тебе он не откажет». Ей было три года, когда мы развелись с ее матерью. Наш разрыв не прошел для нее даром – у меня сложилось ощущение, что с тех пор она стала в себе сомневаться.
Джеки, дочь Фредди, когда мы вступили в брак, еще не ходила в школу. Ее щенячьим глазам и длинным ресницам завидовали все создания женского пола, а круглые лечебные очки, прописанные для коррекции амблиопии, только подчеркивали детскую миловидность. Взрослея, девочка с удовольствием играла футбольным мячом, гонялась за собаками или барахталась в озере.
Процесс слияния семей шел непросто. В основном Кили и Линдси жили с матерью в Омахе, но много времени проводили и со мной. Естественно, им не понравилось, что отца приходится делить с решившей поселиться в их доме посторонней женщиной, и она к тому же иногда говорит на чужом языке. Джеки, которую Фредди растила одна, привыкла, что в семье распоряжается только мать, и поначалу возмущалась попытками чужого взрослого дяди воспитывать ее. Тем более что бывший муж Фредди почти не участвовал в их жизни. Учитывая юный возраст дочерей, нам не так-то просто было убедить наших знакомых, что объединить семьи – удачная затея.