Она просто существовала, и все. Но для ее подданных было важнее всего само ее существование: она была сердцевиной всей жизни Фантазии.
И всякая тварь, неважно какая — добрая или злая, красивая или уродливая, веселая или печальная, вздорная или мудрая, — обрела жизнь только благодаря Девочке Королеве. Без нее ничего не могло бы быть, как не может быть человека без сердца.
Никто не умел постичь до конца эту тайну, но все знали, что это правда. И потому все создания Фантазии так ее уважали и так за нее тревожились. Ведь ее смерть была бы их концом и гибелью всей необъятной бескрайней Фантазии…
Тут Бастиан оторвался от книги.
Ему вдруг вспомнился длинный коридор в клинике, где оперировали его маму. Они с отцом бесконечно долго сидели перед дверью операционной и ждали. Мимо них торопливо пробегали врачи и медсестры. Когда отец спрашивал их, как мама, они отвечали уклончиво. Казалось, никто толком не знает, как она себя чувствует. А потом из операционной вышел лысый человек в белом халате. Вид у него был изнуренный и печальный. Он сказал им, что все усилия ни к чему не привели, что ему очень жаль… Он пожал им обоим руку и пробормотал: «Всем сердцем сочувствую…»
После этого отец стал совершенно иначе относиться к Бастиану.
Правда, Бастиан имел все, что только мог пожелать. У него был велосипед с тройным переключением скоростей, электрическая железная дорога, коробки с витаминами, пятьдесят три книги, хомячок с золотистой шкуркой, аквариум с пресноводными рыбками, маленький фотоаппарат, шесть фирменных перочинных ножей и еще многое другое. Но все это, собственно говоря, ему не очень-то было нужно.
Бастиан помнил, что прежде отец часто возился с ним, рассказывал ему всякие истории и читал вслух. Но с того дня все это кончилось. Бастиан совсем разучился разговаривать с отцом — между ними как бы возникла какая-то невидимая стена. Теперь отец никогда уже не ругал сына, но и никогда его не хвалил. Даже узнав, что Бастиана оставили на второй год, отец ничего не сказал. Он только взглянул на него отсутствующим и удрученным взглядом, и у мальчика возникло странное чувство: ему показалось, что он для отца вообще больше не существует. С того дня это чувство не покидало его. Когда они вечером садились вдвоем у телевизора, отец — Бастиан заметил это — никогда не глядел на экран, его мысли были где-то далеко-далеко, там, где его уже не догонишь. А когда они располагались в столовой, каждый со своей книгой в руках, отец не читал, а часами глядел на одну и ту же страницу, не переворачивая ее.
Бастиан, конечно, понимал, что отец тоскует. Он и сам плакал много-много ночей подряд, да так сильно, что от всхлипываний его начинало тошнить. Но понемногу это прошло. И ведь у отца был еще он, Бастиан. Почему же отец никогда с ним не разговаривает? Ни о маме, ни о чем другом важном, а только скупо роняет самые необходимые слова?
— Если бы только знать, — рассуждал длинный худой Дух Огня с бородой из красного пламени, — чем она, собственно говоря, больна? Жара у нее нет? Нет. Опухоли тоже нет. Нет ни сыпи, ни воспаления. Она просто угасает, а отчего — непонятно.
После каждой фразы изо рта у него вылетало маленькое облачко дыма, образуя какую-нибудь фигуру. Сейчас это был вопросительный знак.
Облысевший от старости Ворон, похожий на большую картофелину, в которую как попало воткнули несколько черных перьев — он был специалистом по простудным заболеваниям, — хрипло прокаркал:
— Она не кашляет. И насморка у нее нет… С медицинской точки зрения, это вообще не болезнь. Он поправил на клюве большие очки и вызывающе взглянул на собеседников, как бы принуждая их согласиться.
— Во всяком случае, для меня несомненно, — прогудел Скарабей, жук, которого иногда называют Жуком-Аптекарем, — что между ее недугом и теми ужасными событиями, о которых нам рассказали посланцы, есть таинственная связь.
— Ну, вы в своем репертуаре, — саркастически заметил Чернильный Человечек, — всегда и во всем вы видите таинственную связь.
— А вы вообще ничего не видите, кроме свой чернильницы, — сердито огрызнулся Скарабей.
— Коллеги, коллеги!.. — примирительно вмешалось Привидение с провалившимися щеками, замотанное в длинный белый балахон. — Не будем переходить на личности! Это лишено смысла. И главное, не говорите так громко!