Окончив формирование учреждений, позаботились об их размещении. Тюильрийский дворец был предназначен для трех консулов, Люксембургский — для Сената; Законодательный корпус поместили в Бурбонском дворце, а Трибунат — в Пале-Рояль.
Для ознаменования начала своего правления Бонапарт совершил ряд последовательных действий, в которых можно было заметить глубокий политический смысл, очевидную радость и великодушие, внушаемое пылкому и возвышенному сердцу в моменты внутреннего удовлетворения.
Прежде всего, декрет Государственного совета от 27 декабря уничтожил законы, запрещавшие родственникам эмигрантов и прежних дворян занимать государственные должности; законы эти были противны основам новой конституции.
Некоторые лица, принадлежавшие к революционной партии и осужденные к ссылке и заточению, после оказывались под полицейским надзором. Упомянутым декретом был уничтожен и этот надзор. Сосланным без суда было дано позволение возвратиться во Францию, только с условием жить в указанных местах. К примеру, Карно, Порталис, Барбе-Марбуа, возвратившись, обязаны были поселиться в Париже, что явно показывало намерение правительства употребить их способности в дело.
Относительно вероисповеданий и свободного отправления богослужения также были приняты меры. Церковные строения и храмы должны были быть открыты для своего предназначения и возвращены священнослужителям, если были у них отняты. Некоторые местные начальники, желая повредить католицизму, запрещали отпирать церкви по воскресным дням, а совершать литургию разрешали только в будни. Консулы уничтожили эти притеснения и, возвратив храмы служителям алтаря, дали им право свободно отправлять службу в те дни, в которые она предписана исповеданием.
Было решено брать со священников простое обещание подчиняться государственной конституции; ни один из них не мог от этого отказаться, поскольку в противном случае нарушалось правило, строго предписанное католицизмом: воздавать кесарю кесарево. Эта мера тотчас же возвратила к алтарям многих священников и была названа обетом, в отличие от прежней присяги.
Наконец, к этим мерам Первый консул присоединил еще одну, которая в глазах света была отнесена к его личным заслугам, потому что была в некотором роде связана с его личной жизнью.
Он вел переговоры с последним папой римским Пием VI и в 1797 году подписал у ворот Рима Толентинский мирный договор. С тех пор Бонапарт оказывал этому первосвященнику особенное внимание и взамен получал от него знаки несомненного благоволения. Пий VI умер в Балансе и не был еще погребен с должными почестями: тело его находилось в соборной ризнице. Возвращаясь из Египта через Баланс, генерал Бонапарт виделся с кардиналом Спиной, узнал от него все подробности дела и дал слово как можно скорее исправить это неприличное забвение.
Тридцатого декабря он предложил консулам подписать распоряжение, основанное на самых благородных намерениях: повелевалось совершить почетное погребение папы и воздвигнуть над его могилой памятник.
Это повеление произвело больше эффекта, чем самые человеколюбивые распоряжения, потому что поражало и увлекало умы, привыкшие к совершенно противоположному подходу. Народ толпами стекался в Баланс, чтобы воспользоваться случаем поучаствовать в богоугодном деле.
В перечне революционных праздников был один, задуманный очень неудачно: праздник 21 января [день казни Людовика XVI]. Каковы бы ни были чувства представителей разных партий, праздник этот был варварским, ибо имел целью сохранить память о кровавом событии.
Генерал Бонапарт еще во времена Директории обнаружил живейшее отвращение к этому празднику и не хотел на нем присутствовать не потому, что уже тогда думал восстановить монаршую власть в свою пользу, а потому, что не любил явных демонстраций страсти, которой не разделял. Сделавшись теперь главой правительства, он вынудил законодательную комиссию оставить только два праздника: 14 июля, годовщину первого дня Революции, и 1-е вандемьера, годовщину первого дня Республики.
«Эти дни, — говорил он, — достойны памяти граждан; они были встречены всеми французами с единодушным восторгом и не приводят на память ни одного события, которое могло бы поселить раздор между друзьями Республики».
Надлежало иметь силу и смелость Бонапарта, чтобы отважиться на целый ряд мер, весьма справедливых, нравственных и сообразных с верной политикой, но кажущихся горячим головам предвестниками совершенной контрреволюции. Предпринимая такие шаги, Первый консул старался подать пример забвения политических распрей и возбудить в народе жажду славы, которой он увлекал людей и уводил их от мелких партийных страстей. Так, например, генерала Ожеро, который открыто противодействовал ему до 18-го брюмера, он назначил командиром Батавской армии.