В самый тот день, когда конституция облекла его в новое звание, Бонапарт решился обратиться к враждебным державам с мирными предложениями, желая тем самым, в случае отказа, публично показать их несправедливость и предвзятость. После того он мог смело взяться за оружие, в твердой уверенности, что на его стороне будет мнение целого света.
Все французские агенты, представленные к иностранным дворам, находились еще в Париже, потому что их хотели аккредитовать именем правительства, только что окончательно утвержденного. Теперь Бонапарт отдал приказ, чтобы они отправились к местам своего назначения.
Генерал Бернонвиль поехал в Берлин, Алькье — в Мадрид, де Семонвиль — в Гаагу, Бургоэн — в Копенгаген.
На Бернонвиля была возложена ловкая лесть: ему поручили выпросить у Фридриха-Вильгельма бюст Фридриха Великого, для помещения его в Галерее Дианы Тюильрийского дворца. Первый консул украшал эту галерею изображениями тех великих людей, которых особенно любил.
Алькье вез в Мадрид самые льстивые приветствия королю и королеве и подарок князю Мира, который имел большое влияние при дворе, хотя и не был министром. Подарок этот заключался в прекрасном оружии, сделанном на Версальской мануфактуре, которая в то время славилась по всей Европе превосходным качеством своих изделий.
Бонапарт, обращаясь к Англии и Австрии, хотел, чтобы его слышал целый мир, поэтому ему нужно было открытое, торжественное действо, которое выходило бы из принятых форм и, трогая сердца монархов, могло польстить их самолюбию или поставить их в затруднительное положение. Он написал письма прямо английскому королю и германскому императору, поручив министрам этих дворов вручить их своим государям.
Письмо к английскому королю Георгу III было такого содержания:
«Париж, 5-го нивоза VIII года.
Ваше Величество!
Будучи призван, по желанию французского народа, к занятию первой правительственной должности в Республике, я почел приличным, при вступлении моем в управление, известить об этом Ваше Величество.
Неужели война, которая восемь лет уже опустошает все четыре части света, должна продлиться вечно? Неужели нет никаких средств к соглашению?
Возможно ли, чтобы две образованнейшие нации Европы, которые гораздо могущественнее и сильнее, чем того требуют их безопасность и независимость, жертвовали плодами своей торговли, внутренним благосостоянием и счастьем своих подданных пустым идеям о суетном величии? Как можно не чувствовать, что первая потребность и величайшая слава народов заключаются в мире?
Но чувства эти не могут быть чужды Вашему Величеству; Вы правите народом свободным и с единственной целью составить его счастье.
Ваше Величество должны видеть в этом письме только искреннее мое желание вновь способствовать всеобщему примирению поступком скорым, полным доверия и чуждым тех форм, которые, может быть, необходимы для прикрытия зависимости слабых государств, но в государствах сильных обличают одно желание обмануть друг друга.
Франция и Англия, имея избыток сил, способны еще, к несчастью всех народов, надолго отсрочить свое сближение, но я смею сказать, что судьба всех просвещенных наций зависит от окончания войны, пламя которой охватило уже весь свет.
Бонапарт,
Первый консул Французской Республики».
В тот же день Первый консул отправил письмо и австрийскому императору:
«Вернувшись в Европу после восемнадцатимесячного отсутствия, я нахожу Французскую Республику в состоянии войны с Вашим Величеством.
Французский народ призвал меня для исполнения первой государственной должности.
Я чужд всякого чувства суетной славы, и первое мое желание — остановить кровопролитие. Из всего видно, что в будущей кампании, случись таковая, многочисленные и искусно управляемые войска утроят число жертв, павших уже при возобновлении враждебных действий.
Я слишком хорошо знаю характер Вашего Величества, чтобы усомниться в желании Вашего сердца. Если Вы последуете только его внушениям, я вижу возможность согласовать интересы обеих наций.
В предшествовавших отношениях я был лично удостоен некоторой благосклонности Вашего Величества. Прошу принять мой теперешний поступок как желание сделаться достойным этой благосклонности и как знак моего особенного уважения к Вашему Величеству.
Бонапарт,
Первый консул Французской Республики».
Если бы сила действия, которую новый законодатель обозначил в своей конституции, создав Первого консула и выбрав для этого звания величайшего полководца своего времени, не согласовалась со свободой, все готовы были пожертвовать для нее даже свободой; но общее желание все же клонилось к тому, чтобы силу власти по возможности согласовывать с силой свободы. Так думали не низкие возмутители, не отъявленные республиканцы, но все люди умные и образованные, которым не хотелось, чтобы революция так скоро и так положительно сама себя изменила.