Первый консул имел смелость остаться в Париже, где находились в то время отбросы из всех партий, всего с гарнизоном в 2300 человек. И сделал это публично: в качестве ответа английским министрам, утверждавшим, что консульское правление не тверже предшествовавших, он велел напечатать сравнительную таблицу сил, находившихся в Лондоне и в Париже. Из нее было видно, что Лондон охраняли 14 600 человек, а Париж — только 2300. Этого едва хватало на заполнение караулов у важных общественных заведений и домов высших сановников. Очевидно было, что Париж охраняет само имя генерала Бонапарта.
Как бы то ни было, возмущенные области вдруг увидели себя окруженными сильным войском; им оставалось выбрать или немедленный великодушный мир, или войну, которая могла кончиться только их совершенной гибелью. Нельзя было колебаться в выборе.
Д’Андинье и Невилль, узнав Первого консула лучше, оставили прежние мечты и уже не думали, что он когда-либо восстановит Бурбонов. Ги де Невилль, посланный графом д’Артуа, освоился с положением дел и решился ехать обратно в Лондон; сам он не хотел бросать сторону Бурбонов, но видел, что продолжать войну невозможно, и перед отъездом советовал предводителям восставших действовать, как укажут обстоятельства времени и места. Д’Андинье вернулся в Вандею и рассказал все, что видел.
Перемирие подходило к концу. Предводители роялистской партии должны были или окончательно подписать мирный договор, или решиться немедленно вступить в смертельно опасную борьбу с многочисленной армией. Вся древняя Вандея, испытывающая нехватку в людях и всевозможных средствах, чувствовала крайнее изнурение. На правом берегу, около Манса, в области, также бывшей театром отчаянной борьбы, преобладал тот же образ мыслей. Нижняя Нормандия, в которой восстание открылось гораздо позднее и где предводительствовал молодой, деятельный, хитрый и честолюбивый полководец Фротте, была более расположена к продолжению войны. Так же как и Морбиган, которому огромное расстояние от Парижа, близость моря и особенности местности давали больше средств к войне и где предводитель Жорж Кадудаль, человек свирепого, непоколебимо твердого характера, поддерживал бодрость в приверженцах.
Был в старой Вандее простой священник, аббат прихода Сен-Ло Бернье, которому суждено было вскоре принять деятельное участие в делах Республики и Империи и который редким умом и дарованием приобрел сильное влияние на роялистских предводителей. Он видел вблизи все восстание, не приведшее ни к чему, кроме бедствий; он заключил, что дело Бурбонов проиграно, по крайней мере на время, и полагал, что одни только христианские алтари можно спасти от всеобщего переворота, порожденного революцией. Действия Первого консула и частые сношения с генералом Гедувилем совершенно развеяли его сомнения на этот счет, и он стал надеяться, что покорностью можно будет приобрести спокойствие, прекращение преследований и если не покровительство богослужению, так по крайней мере веротерпимость. А посему аббат Бернье советовал предводителям левого берега покориться и своим влиянием заставил замолчать всех краснобаев, разъезжавших взад и вперед между Вандеей и Лондоном.
В Монфоконе было назначено собрание; и там, на совете роялистских предводителей, Бернье уговорил д’Оти-шана, молодого дворянина, отличавшегося храбростью, но послушного благоразумным советам, сложить оружие от имени всей области. Капитуляция была подписана 18 января 1800 года. Республика обещала полное прощение всем и уважение к обрядам богослужения; кроме того, она обязалась устранить на некоторое время налоги с разоренных областей и исключить имена всех предводителей из списка эмигрантов. Роялисты, со своей стороны, обещали безусловно покориться и немедленно сдать всё оружие.
Пример не остался без последователей. Через два дня мятежники правого берега, бывшие под начальством старого и храброго дворянина Шатильона, отказываясь, как и он сам, служить более своекорыстным видам Англии, чем делу прежних королей, сдались; вся Вандея была усмирена.
Радость была всеобщей — и в селениях, верных роялизму, и в городах, где, напротив, преобладал дух Революции. В некоторых городах, например, в Нанте и Анжере, жители торжественно встречали роялистских предводителей, надевших трехцветную кокарду, и радовались им как братьям. Везде стали сдавать оружие и покоряться от чистого сердца, под влиянием все более и более распространявшегося мнения, что войной не вернуть Бурбонов, что она приведет только к кровопролитию и разорению страны, а покорность, напротив, принесет спокойствие и безопасность и восстановит богослужения, чего желали ревностно.