Продолжительный огонь в направлении сверху вниз на некоторое время озадачил гарнизон крепости. Несмотря на это, комендант не терял бодрости, отвечал и сбил одно из французских орудий, слишком мелкого калибра.
Мареско объявил, что нет никакой надежды взять крепость и надо думать о другой возможности преодолеть препятствие. Вдоль изгибов горы Альбаредо провели новую рекогносцировку и слева наконец нашли тропинку, которая, предполагая много опасностей, тем не менее сбегала в долину, на большую дорогу, расположенную ниже крепости.
Эта тропинка хоть и пролегала по горе не очень высокой, но была столь же труднодоступной, как и Сен-Бернар, по ней ходили одни только пастухи. Не стоило во второй раз проводить такую же операцию и снова проходить ущельем, снимая и опять снаряжая артиллерию и перетаскивая ее с такими же усилиями: солдаты могли окончательно обессилеть, да и сами орудия, столько раз разобранные и прилаженные, сделались бы негодными к употреблению.
Встревоженный Бертье тотчас приказал остановить людей и обозы, чтобы не утруждать понапрасну армию, если ей суждено вернуться назад. Мгновенно его тревога передалась до последних рядов, и все уже думали, что славное предприятие может не удаться. Бертье отправил к Первому консулу нескольких курьеров, чтобы известить его об этом неожиданном препятствии.
Бонапарт все еще находился в Мартиньи и не хотел переходить через Сен-Бернар, пока не переправит последние орудия. Известие о непреодолимом препятствии даже немного испугало его, но вскоре он ободрился и решительно не хотел слышать о возвращении. Ничто на свете не могло побудить его к такой крайности. Он думал, что если его не остановила одна из величайших гор Земного шара, то ничтожная и малозначимая скала не победит его мужество и гений. Крепость, думал он, можно взять отвагой; а если не взять, то обойти. Лишь бы только пехота и конница пробрались с несколькими четырехфунтовыми пушками; они дойдут до Ивре и у входа в долину подождут, пока к ним присоединится тяжелая артиллерия. А если тяжелая артиллерия не в состоянии будет преодолеть препятствие, так можно ее бросить и захватить неприятельскую: французская пехота достаточно многочисленна и отважна, чтобы броситься на австрийцев и отнять у них пушки.
Впрочем, Бонапарт снова принялся изучать свои карты, расспрашивать итальянских офицеров и, узнав у них, что есть другие дороги, которые также прилегают к долине Аосты, стал отправлять Бертье письмо за письмом, запрещая ему останавливать движение войск. Он с удивительной точностью указывал в этих письмах, где именно около Барда надо делать рекогносцировку, а признавая опасность только в появлении неприятельского корпуса, который вздумал бы запереть выход на Ивре, он предписал Бертье отправить туда Ланна и приказать ему занять выгодную позицию, которая защищала бы от австрийской артиллерии и конницы.
«Когда Ланн уже сторожит врата долины, — прибавлял Первый консул, — что бы ни случилось, это будет несущественно, вся беда в этом случае состоит только в потере времени. Продовольствия у нас довольно, надо ожидать еще больше; стало быть, мы всегда возьмем свое: или обойдем, или уничтожим препятствие, которое нас теперь останавливает».
Отдав эти приказания Бертье, он наконец и сам решился переправиться через горы. Перед отъездом с Вара было получено известие о том, что 14 мая барон Мелас все еще находился в Ницце. Поскольку это было уже 20 мая, представлялось маловероятным, чтобы австрийский полководец в шесть дней успел добраться из Ниццы до Ивре. Итак, Первый консул отправился в путь через ущелье 20 мая, рано утром. С ним были адъютант Дю-рок и секретарь Бурьен.
Живописцы часто изображали Бонапарта переезжающим через альпийские снега на ретивом скакуне; но в действительности он въехал на Сен-Бернар на муле, одетый в серый сюртук, который носил всегда; его сопровождал обыкновенный проводник, житель горного селения. В опасных местах Бонапарт оставался рассеянным, как человек, мысли которого заняты совсем другим. Он вступал в разговоры с офицерами, попадающимися ему по дороге, и по временам, подобно праздному путешественнику, которому нечего больше делать, расспрашивал своего проводника, заставляя его рассказывать о своей жизни.
Когда Первый консул добрался до монастыря, усердные монахи приняли его со всем радушием. Едва сойдя с мула, он написал записку, которую отдал своему проводнику, приказав доставить ее непременно начальнику армии, оставшемуся по ту сторону Сен-Бернара. Вечером молодой человек, возвратясь в Сен-Пьерре, с изумлением услышал, какого важного путешественника провожал утром, и узнал, что генерал Бонапарт приказал дать ему поле, хижину и, наконец, средства для женитьбы, таким образом осуществив все мечты его скромного честолюбия.