Итак, было решено отправить к Первому консулу парламентера для начала переговоров. Выбрали для этой миссии князя Лихтенштейна. На следующее утро, 15 июня, он должен был поехать в главную квартиру французской армии.
Бонапарт, со своей стороны, имел много причин для вступления в переговоры. Главной своей цели он достиг: Италия была освобождена в одной битве. Он мог даже потребовать, чтобы австрийцы сложили оружие и сдались в плен. Но, унизив этих благородных людей, можно было довести их до отчаянного поступка. Это значило бы напрасно пролить кровь, а что еще важнее — потерять время. Первому консулу было необходимо как можно скорее возвратиться в столицу, в которой он отсутствовал вот уже более месяца.
У французов имелся пленник, который мог стать превосходным посредником в переговорах, — это был генерал Цах. Первый консул ему открылся: изъявил чистосердечное желание мира и готовность пощадить императорскую армию и предложить ей самые уважительные условия. Когда прибыл австрийский переговорщик, Бонапарт выказал ему то же самое расположение и поручил вместе с Бертье и Цахом отправиться к барону Меласу и договориться об условиях капитуляции. По своему обыкновению, Бонапарт с самого начала объявил, что никакие переговоры не заставят его изменить уже составленных в уме условий и принятых однажды решений. Он соглашался не принуждать австрийскую армию признавать себя плененной и отпустить ее со всеми военными почестями, но требовал, чтобы немедленно были возвращены Франции все укрепленные места Лигурии, Пьемонта и Ломбардии и австрийцы очистили всю Италию вплоть до реки Минчио15.
Переговорщики тотчас же отправились в главную квартиру австрийцев. Хотя условия, ими предлагаемые, были жесткими, но в то же время они были естественны и, даже можно сказать, великодушны. Одно было тягостно и унизительно, а именно: возвращение Генуи, которая стоила австрийцам столько крови и которой они владели только несколько дней. Но победитель, очевидно, не мог от нее отказаться.
Мелас, в свою очередь, отправил главного своего переговорщика к Первому консулу с некоторыми возражениями на предложенное перемирие. «Мои условия неизменны, — отвечал ему Бонапарт запальчиво. — Я не со вчерашнего дня веду войну. Положение ваше мне так же хорошо известно, как вам самим. Вы сидите в Алессандрии, переполненной мертвыми, ранеными и больными, без продовольствия, без лучших сил армии, и окружены со всех сторон. Я мог бы потребовать всего, но щажу седины вашего генерала и храбрость ваших солдат. Я хочу только того, что неизбежно при настоящем положении дел. Ступайте обратно в Алессандрию; на что бы вы ни решились, других условий не получите».
В тот же день, 15 июня, в Алессандрии была подписана конвенция на предложенных генералом Бонапартом основаниях. Таким образом, в Италии заключили предварительное перемирие, вплоть до получения окончательного ответа из Вены.
По условиям договора, австрийцы, отступая, обязывались сдать французам все занимаемые ими укрепления: им надлежало разделиться на три колонны, которые выступят одна за другой, по мере того как будут сданы укрепления. Огромное количество военных орудий, собранных Мел асом в Италии, разделят пополам: орудия, отлитые в Италии, уступают французам, артиллерию австрийских литейных заводов возьмет с собой императорская армия. Австрийцы, очистив Ломбардию до реки Минчио, должны оставаться в пределах следующей линии: Минчио, Ла Фосса, Маэстра и левый берег По от Боргофорте до впадения этой реки в Адриатическое море. Пескьера и Мантуя остаются за австрийской армией.
В случае, если бы император не согласился утвердить конвенцию, был предложен десятидневный срок для объявления вновь военных действий.
Впоследствии барона Меласа неоднократно и слишком строго упрекали и из-за самой кампании, и из-за этой конвенции. Но нужно быть справедливым к несчастью, особенно когда оно искупается полным чести и благородства поведением. Мелас был обманут венским кабинетом насчет существования Резервной армии, а после раскрытия тайны его можно было упрекнуть только в том, что он не слишком скоро и не вполне соединил свои войска и слишком много людей оставил в укрепленных местах. За исключением этой ошибки, надо сознаться, что Мелас поступил, как поступают все храбрые люди, когда они окружены неприятелем: он пробивал себе дорогу со шпагой в руке. А после поражения ему оставалось только одно дело: спасти свободу и честь своей армии. Итак, пожалеем о Меласе и будем удивляться таланту победителя, который исключительными результатами этой кампании был обязан не случаю, но самым глубоким своим решениям, чудеснейшим образом выполненным.
15
Здесь был заложен известный укрепленный четырехугольник австрийцев (Пескьера — Мантуя, Верона — Леньяно) и происходили частые битвы.