Ней предложил главнокомандующему свой план, защищал его со свойственным ему жаром и одновременно написал Жюно, прося помочь ему убедить Массена. Пылкий Жюно присоединил свои настойчивые требования к требованиям Нея, нетерпение которого разделял, но ничего не добился. По странности ситуации главнокомандующий был вынужден не согласиться со своими заместителями, разделяя при этом их мнение, ибо сражения предпочитал осадам, обладая гением в первых и недостаточным терпением во вторых. Но приказы Наполеона были категоричны. Они предписывали до начала всяких наступательных операций захватить крепости Сьюдад-Родриго и Алмейду, некогда выстроенные для противостояния друг другу, а теперь обе направленные против общего врага, и не выдвигаться в Португалию прежде окончания великой жары и присоединения конвоя с запасом провианта для армии на две-три недели. Такие точные инструкции не оставляли места колебаниям, и какой бы план ни задумывался, надлежало исполнять приказы повелителя, чья власть была абсолютна, а познания не имели себе равных.
Однако все они были неправы в том, что подчинились приказам Наполеона вынужденно и неохотно. Несомненно, если бы английский генерал намеревался дождаться их в Визеу, они должны были без колебаний двигаться к нему, ибо разгром англичан в самом начале кампании стал бы великолепным результатом. Однако замыслы английского генерала целиком и полностью оправдывали предписания Наполеона.
Артур Уэлсли в результате своих последних операций приобрел огромное доверие британского правительства и даже публики. Когда все узнали, что их новый генерал Артур Уэлсли не изгнан с Иберийского полуострова, а напротив, сам изгнал из Португалии маршала Сульта, потом осмелился прийти к самой Талавере и дать сражение у врат Мадрида, после чего спокойно ушел от соединенных французских армий в Эстремадуру, люди поверили в него. На голову сэра Уэлсли посыпались неслыханные почести: ему пожаловали титул лорда Веллингтона и значительные денежные вознаграждения, и чтобы облегчить ему деятельность, послали его брата Генри Уэлсли к центральной хунте Севильи в качестве посла Великобритании. Другой его брат, маркиз Уэлсли, был государственным секретарем по иностранным делам. Однако ни оказанные стране услуги, ни великая слава, которую он начал обретать, не защищали его ни от нападок оппозиции, хотевшей мира, ни от возражений правительства, которое не переставало опасаться разгрома. Заключение Францией мира с Австрией удвоило страхи правительства: министры были уверены, что теперь на Иберийский полуостров прибудет лучшая армия Наполеона и ее лучший генерал, то есть он сам. При этой мысли вся Англия трепетала от страха за лорда Веллингтона и за армию, которой он командовал.
Вдвойне обеспокоенная миром с Австрией, публика надоедала кабинету, а кабинет надоедал лорду Веллингтону выражением своих постоянных страхов. Его умоляли быть осторожным и, отнюдь не расточая средства пропорционально опасности, выделяли ему деньги скупо, из опасений чрезмерно поощрить его в пребывании на полуострове. Бесстрашный генерал страдал, но был еще не достаточно могуществен, чтобы дерзнуть выказать свои чувства кабинету и парламенту. С редкостной проницательностью он судил о ходе вещей на полуострове лучше, чем сам Наполеон, не потому, что равнялся тому умом, вовсе нет, но потому, что находился на месте событий и не впадал в иллюзии, которые угодно было строить Наполеону, вступившему на неверный путь. Он оценил силу сопротивления, противопоставленного французам национальной ненавистью, климатом и расстояниями, увидел истощение их сил в глубине полуострова и несвязность их операций под руководством разделившихся генералов и осознавал малую вероятность прибытия Наполеона на столь отдаленный военный театр. Веллингтон был убежден в том, что огромное здание величественной Империи подточено со всех сторон; что Наполеон, несомненно, может завладеть большей частью Иберийского полуострова, но не сможет покорить Гибралтар, Кадис и Лиссабон, защищенные расстоянием и морем; что если Англия продолжит из этих крайних пунктов возбуждать и поддерживать своей помощью ненависть португальцев и испанцев, то изнуряющая Империю война будет возобновляться бесконечно; что Европа рано или поздно взбунтуется против ига Наполеона, а ему придется бороться с ней армиями, уже наполовину уничтоженными бесконечной и жестокой войной. Это мнение делало величайшую честь политической прозорливости Веллингтона, и он придерживался его с уверенностью ума и упорством характера, достойными восхищения.