Они и в самом деле заслуживали критики во многих отношениях. Следовало подумать о том, возможно ли, передвинувшись на Тахо, там выжить, а допустив возможность выжить, хотя бы предположить, будет ли выполнена задача, назначенная Португальской армии: взятие Лиссабона и изгнание англичан. Ведь жестокий опыт только что научил, что невозможно успешно атаковать Лиссабон без обладания обоими берегами Тахо. Но обладание обоими берегами было невозможно. Вдобавок, для наступательных действий оказывалось недостаточно сорока тысяч солдат, пусть и превосходных. По-прежнему требовалось содействие Андалусской армии, добиться которого, пойдя за ней, оснований было не намного больше, чем при ожидании ее в Абрантесе. И потому новое вторжение в Португалию обещало стать не более успешным, чем предыдущее, и могло только еще раз доказать неодолимое упорство защитника Генуи. Для возобновления Португальской кампании с шансами на успех требовались пятьдесят тысяч человек, продовольствие, лошади, понтонный экипаж, внушавший повиновение главнокомандующий и время для отдыха — решение двигаться на Алькантару ничего из перечисленного не доставляло.
Задумав утешительный для себя план, Массена по прибытии на границу со Старой Кастилией направил три своих корпуса к Сьерра-де-Гата и назначил им расположения, рассчитанные в соответствии с переходом, который им предстояло в ближайшее время осуществить. Корпусу Ренье он назначил в качестве места отдыха Бельмонте, расположенный у истоков Зезере на южном склоне Эштрелы, корпусу Жюно — Гуарду у истоков Мондегу, а корпусу Нея — Селорику, представлявший собой каменистый, безводный и бесплодный участок, разделявший воды Коа и Мондегу. Инструкции Массена, предписывавшие избавиться от раненых, больных и ненужных обозов, предоставить отдых войскам и раздобыть необходимое снаряжение и средства для выплаты жалованья, позволяли догадаться о его последующих намерениях. В частности, он просил Ренье, прожившего несколько месяцев в Эстремадуре, сообщить ему о ресурсах этого края.
Вскоре планы Массена перестали быть тайной. Это совсем не понравилось корпусу Ренье, который не имел оснований быть довольным своим пребыванием в Эстремадуре и к тому же ожидал найти этот край совершенно опустошенным. Ничуть не больше понравились они и Жюно, который не знал Эстремадуры, но не хотел так скоро возобновлять столь тяжкую и неплодотворную кампанию. В корпусе Нея всё было еще хуже. Этот корпус только что вынес все тяготы и опасности отступления, что, впрочем, было справедливо, ибо во время пребывания в Сантареме Ней всегда был далеко от неприятеля и не терпел нужды. Но корпус сильно пострадал, будучи вынужден во время отступления охранять свои ряды и тем самым лишившись свободы фуражировать.
Вдобавок, в качестве места отдыха ему была отведена каменистая пустыня, где не было ни хлеба, ни мяса, ни овощей, а единственным развлечением являлись арьергардные тревоги, вид сытого неприятеля и проливные дожди. Объявить, что после трех-четырех дней бездействия и голода в этом проклятом месте корпус будет считаться отдохнувшим и прошествует мимо Старой Кастилии прямиком в Эстремадуру, где он побывал во времена сражения в Талавере, не обнаружив там изобилия, значило привести людей в отчаяние.
Дивизионные генералы от имени своих войск обратились к маршалу Нею, которого не было нужды подстрекать. Осмелев от жалоб, с которыми к нему обращались, от популярности, какой он пользовался в своем армейском корпусе, Ней поддался движению неповиновения, которое напоминало некоторый период революции, а при Наполеоне было возможно только в Испании, при военной анархии, порожденной лишениями, неудачами и расстояниями. Маршал написал главнокомандующему письмо, в котором перечислил все неслыханные лишения своего армейского корпуса, указал на невозможность выживания в Селорику и необходимость отпустить его обратно на Коа, привел доводы против новой кампании на Тахо и категорически потребовал предъявить ему приказы императора, заявив, что если этих приказов не существует, он будет вынужден отказаться от повиновения. Ней имел все основания не одобрять движение на Тахо, хотя в своей депеше приводил не лучшие из них; он мог выразить неодобрение Массена конфиденциально, если бы тот поинтересовался его мнением; однако требование предъявить ему приказы императора было чрезмерным притязанием, ибо чтобы повиноваться маршалу Массена, довольно было его звания главнокомандующего, независимо от того, имеет он или не имеет инструкций императора, заменяет или изменяет их по своей воле. На этот счет Массена надлежало объясняться только с Наполеоном, не отчитываясь перед подчиненными ему офицерами.