Бубна отправил письмо с курьером, который должен был срочно доставить его в русскую штаб-квартиру и без промедления вручить Штадиону. Затем он просил разрешить ему вернуться в Вену, дабы порадовать императора Франца и Меттерниха рассказом о том, в каком превосходном расположении духа он нашел Наполеона, и, главное, убедить их изменить некоторые из предложенных условий. Наполеон одобрил отъезд, искренне заверил Бубну в том, что только поправки и могут привести к миру, и наверняка приведут, если будут достаточными, и вручил ему письмо для своего тестя. В этом письме, столь же теплом и сыновнем, сколь дружеским и отеческим было письмо императора Франца, Наполеон давал понять, какая рана у него кровоточит; он говорил, что готов к миру, но скорее умрет с оружием в руках вместе со всеми благородными сынами Франции, чем сделается посмешищем врагов, приняв их унизительные условия, и что он вручает в руки тестя свою честь, которой дорожит больше, чем могуществом и самой жизнью. Затем, осыпав Бубну знаками благорасположения, он отпустил его в Вену.
Так были открыты переговоры, отчасти искренние со стороны Наполеона, отчасти притворные, но совершенно добросовестные со стороны представителя Австрии, который полагал, что своим искусством сблизил самые грозные державы мира, готовые к новому столкновению.
Тотчас после отправки Бубны Наполеон и сам приготовился к отъезду, но прежде чем покинуть Дрезден, он решил извлечь из начатых переговоров главный результат, на который надеялся и который состоял в возможности договориться непосредственно с Александром, дабы избежать влияния Австрии. Под тем предлогом, что переговоры о перемирии должны начаться незамедлительно и на виду обеих армий, он задумал отправить к аванпостам Коленкура, самого подходящего для сближения с русскими человека, ибо он пользовался не только уважением, но и полным благорасположением Александра. Коленкур, можно сказать, подходил даже слишком, ибо один его вид мог самым явным образом обнаружить намерения Наполеона, встревожить Пруссию, насторожить Австрию и, возможно, ускорить принятие ею роковых решений. Будучи нерасчетлив под воздействием желания скорее сблизиться с Россией, Наполеон совершенно не учел неприятные стороны, на которые мы указали, и при отъезде из Дрездена отправил Коленкура с письмом для Нессельроде, датированным, как и письмо Бубны для Штадиона, 18 мая. В письме говорилось, что император Наполеон, во исполнение договоренностей, достигнутых с Бубной, спешит прислать комиссара к аванпостам для переговоров о перемирии, каковые кажутся ему срочным делом ввиду соседства обеих армий; и что для этой миссии он постарался выбрать из своих высших офицеров человека, наиболее приятного императору Александру.
После этого Наполеон отбыл из Дрездена и направился к Бауцену, исполненный уверенности и надежды и живущий среди опасностей и крови, страданий других и своих собственных, как другие живут среди развлечений и удовольствий.
Ранним утром 19 мая он оказался перед Бауденом, куда уже прибыла гвардия и где его с нетерпением ожидали войска, рассчитывая на скорую победу. Он тотчас вскочил на коня, чтобы произвести, по своему обыкновению, рекогносцировку местности. Вот какова была позиция, на которой французам предстояло новое сражение с европейской коалицией.
Как мы уже говорили, позиция опиралась на Ризен-гебирге, самые высокие Богемские горы, — нейтральную территорию, на которую безопасно могли опираться обе воюющие стороны, ибо ни та, ни другая не испытывала соблазна оттолкнуть от себя Австрию, нарушив ее территорию. Итак, на нашем правом фланге высились горы, поросшие черными елями, с их склонов меж обрывистых берегов стекала Шпрее и протекала мимо Бауцена, проходя под забаррикадированным каменным мостом. Прямо перед нами находился Бауцен, окруженный старой зубчатой стеной, фланкированной башнями и оснащенной пушками. Слева от нас Шпрее огибала лесистые высоты, намного более низкие, чем горы справа, и внезапно широко разливалась среди усеянных прудами зеленых лугов, простиравшихся вдаль, насколько хватало глаз.