Прошли три секунды. В течение этого короткого периода тяга постоянно нарастала со страшной силой, достигая необходимых 25 т, чтобы оторвать весящую 13,5 т ФАУ-2 от площадки и поднять в небо.
Дорнбергер отчетливо запомнил этот момент, когда ракета оторвалась от земли: «Дым начал затемнять изображение на экране. Концы кабеля, деревянные обломки и куски дерна полетели в воздух».
Когда инженер по ракетным двигателям потянул за последний рычаг и освободил кабели, турбонасос, совершающий четыре тысячи оборотов в минуту с максимальной мощностью 540 лошадиных сил, ежесекундно закачивал в камеру сгорания по 150 литров спирта и кислорода — дьявольскую бражку, состоящую из летучего топлива, которая с грохотом взметнула ракету в небо с невероятной скоростью.
ФАУ-2 уверенно набирала высоту, оставляя за собой бурлящий поток из пыли и дыма. При этом ракета плавно отклонялась от вертикали, следуя рассчитанной траектории в направлении восток-северо-восток.
«Это было незабываемое зрелище, — позднее вспоминал Дорнбергер. — Освещенная ярким солнечным светом, ракета поднималась все выше и выше. Вырывающееся из хвостовой части пламя было почти такой же длины, что и сама ракета. Огненная струя газа была цельной и имела четкие очертания. Ракета придерживалась своего курса, будто бежала по рельсам; первый критический момент прошел… Реактивный снаряд не вращался; черно-белые отметины на корпусе, обращенные к нам, не менялись… Воздух был наполнен звуком, напоминающим раскаты грома».
Сгоревшие газы вырывались из ракеты со скоростью свыше 2000 м/с; к концу времени работы двигателя вырабатываемая в камере сгорания мощность превышала 650 000 лошадиных сил. Фактически ракета поднималась вверх около 4,5 секунд, затем наклонилась под углом 50°, двигаясь по расчетной траектории, завершающейся на балтийском испытательном полигоне. С биноклем в руках Дорнбергер нервно следил за этим критическим маневром, готовый к любой неприятности, полностью осознавая, что любая потеря мощности, любая поломка в сложном двигателе или в системе управления могут привести к катастрофе всю ракетную программу в Пеенемюнде.
Он слышал звук ракетного двигателя, который смешивался с голосом громкоговорителя, монотонно отсчитывающего секунды: «Четырнадцать… Пятнадцать… Шестнадцать… Семнадцать…» Теперь скорость была примерно равной 1050 км/ч, она все увеличивалась, а затем — скорость звука — и ФАУ-2 превысила скорость звука!
Все эти драматические моменты быстро следовали один за другим. Ракета оставалась устойчивой, управляемой, она не отклонялась от предписанной траектории полета, даже когда преодолела звуковой барьер.
Секунды шли… «Тридцать три… Тридцать четыре… Тридцать пять…»
Ракета быстро набирала скорость и высоту. Вскоре она в два раза превысила скорость звука (два маха), когда достигла высоты 6 миль.
После 40-й секунды — еще один напряженный момент.
Дорнбергер и его взволнованная команда увидели, как в хвостовой части ракеты появилось белое облако, что заставило некоторых наблюдателей решить, что произошел взрыв. Это было явление, которое они позже назвали «замороженной молнией»: произошла конденсация выпущенного ракетой водяного пара в виде перистого облака. Около порога в 52 секунды горение почти прекратилось, и по-прежнему сверкающая ФАУ-2 безупречно продолжала совершать полет — все еще по курсу, оставляя Пеенемюнде далеко за собой.
Теперь наступила критическая стадия — «завершение горения». Переданная с Земли команда перекрыла топливные клапаны точно на 58-й секунде. Двигатель ракеты был остановлен.
И опять в этот судьбоносный момент ФАУ-2 неслась сквозь почти безвоздушные верхние слои атмосферы со скоростью 5600 км/ч! Только тоненькая полосочка белого конденсата четко отмечала замечательный полет ФАУ-2, видимой теперь как далекое пятнышко в небе, да и то лишь в бинокль.
«Сделав глубокий вдох, — вспоминал Дорнбергер, — я опустил бинокль. Мое сердце бешено колотилось. Эксперимент прошел успешно. Впервые в истории ракетостроения нам хватило горения, чтобы послать автоматически контролируемый ракетный носитель до границы атмосферы и вывести его практически в безвоздушное пространство. Мы работали десять лет ради этого дня».
Взволнованный только что случившимся, Дорнбергер сел в машину вместе с фон Брауном, и они помчались к окруженному песчаными валами укрытию, где находилась испытательная площадка VII; сейчас там не было ничего кроме разбросанных кабелей и разметанного оборудования. Вскоре вслед за ними примчались техники и персонал, занятый в подготовке испытания. То, что последовало за этим, представляло из себя дикое ликование, все беспрерывно пожимали друг другу руки, раздавались радостные возгласы. Торжество стерло все воспоминания о прошлых неудачах.