Я никогда не переставал называть ее мисс Андраде. Даже когда я переспал с ней два или три раза, я все равно называл ее мисс Андраде. Ее настоящее имя было Гури, но я просто не мог этого почувствовать. Эван познакомился с ней, и его крайне смутило, что я не называл ее по имени. В основном мы просто занимались сексом в отделе домоводства, когда никого не было рядом, но пару раз я ездил к ней домой в Джексон-Хайтс. Она намазывала мой член кленовым сиропом и слизывала его. У нее не было ни малейшего желания сосать мой член. Это было что-то, о чем она явно прочитала в журнале: "Интересные способы разнообразить сексуальную жизнь!".
Но с ней было весело. Я провел с ней одну очень странную новогоднюю ночь. Почему-то сама мысль о том, чтобы встретить Новый год с ней, указывала на полную пропасть, и это заставляло меня грустить по ней. Боже мой, мисс Андраде, если она еще жива, должно быть, уже под сотню. Если вы еще здесь, мисс Андраде, то мой вам теплый, сердечный привет.
-
Моим первым настоящим жильем в Нью-Йорке была железнодорожная квартира на Четырнадцатой улице между Первой и Второй авеню. Там не было душа и только крошечная ванна, которой я никогда не пользовался.
Я записался в еврейский клуб по соседству, чтобы принимать там душ, и начал много играть в баскетбол.
Квартира находилась на последнем этаже шестиэтажного дома. Здание принадлежало пуэрториканской семье, которая держала винный погреб на первом этаже.
Еще один матрас был для Эвана, который в то время нигде не жил. Внизу женщина часами не переставая кричала. Она кричала на своего мужа, кричала и кричала, пока ее голос не сломался и не сорвался, а потом продолжала кричать. Это было невероятно, я никогда не слышал ничего подобного. Я брал бейсбольную биту и бил по трубам, чтобы заставить ее остановиться. Но это никогда не помогало.
Крики были настолько интенсивными, что было ясно: женщина сошла с ума. Я не хотел вступать в прямой контакт. Я не видел ни мужа, ни жену на лестнице и не думаю, что они вообще покидали свою квартиру.
Практически каждый день я вставал, в полдень шел играть в мяч, ел, а потом ехал на метро в "Плазу". Когда он был рядом, мы с Эваном всегда отлично ладили. Единственное, из-за чего мы ссорились, - это носки.
Однажды крики стали слишком сильными, и я спустился вниз и постучал в дверь. Это была ошибка. Муж открыл дверь, но я помню только ее. Она стояла, притаившись за его спиной, в кромешной тьме, с этой злобной полуулыбкой, лицом и силой настоящего демона. Улыбка говорила: "Хочешь поиздеваться над нами, милый, валяй". Ее ногти были длиной в три дюйма и загибались к ладоням. Безумие было ужасающим. Я больше никогда не стучал и не бил по трубам. Она одолела меня одним взглядом.
-
Я купил флейту и кларнет и понемногу занимался на них. Однажды, когда я вернулся домой, кто-то залез через окно с пожарной лестницы и украл их. У меня с собой был альт, и я не очень расстроился. Я не очень люблю флейту, а аппликатура кларнета отличалась от альтовой и немного сбивала с толку. Но я знал, что Жизнь, или Бог, или что бы там ни управляло ходом событий, никогда не допустит, чтобы мой альт украли. Этого просто не могло случиться, и, хотя меня только что ограбили, а окно все еще не закрылось, я не слишком задумывался об этом, потому что был уверен, что все, что мне действительно нужно в жизни, у меня не отнимут.
Было лето. Я скопил немного денег и собирался уйти из "Плазы", чтобы заниматься музыкой полный рабочий день. Я пошел в Музей современного искусства, а когда вернулся домой, моего альта уже не было. Я не мог в это поверить. Я просто не мог в это поверить.
У меня было разбито сердце, но я была не только разбита, но и потрясена тем, что такое могло случиться. Не то чтобы я был бесстрашным, просто я верил, что человек каким-то образом защищен. Я практиковался каждую ночь на станции метро на углу Четырнадцатой и Первой. Я приходил туда около полуночи, шел до конца платформы и играл до двух-трех часов ночи. Я никогда не нервничал по этому поводу. Линия Canarsie ходила не так часто, и на этой остановке в такое время было мало людей. Но на самом деле Нью-Йорк в Нижнем Ист-Сайде тогда был в сто раз опаснее, чем сейчас, и если бы я услышал о ком-то, кто делает это сейчас, я бы подумал, что он сошел с ума.