Ричард Моррисон взял меня с собой на спектакль, который ставил Джек Смит в лофте на Бродвее рядом с Тринадцатой улицей. Теперь я думаю, не было ли это место Рафика.
Эта игра стала тем, что по-настоящему поразило меня в Джеке Смите.
Там было всего несколько человек на раскладных стульях. Звучала странная музыка, кажется, из фильма с Марией Монтес, почти как египетский музак. Очень медленная мелодия, которая была почти кампейном. Она играла на проигрывателе, к которому Смит подходил, осторожно поднимал иглу и запускал ее на другом месте.
Спектакль так и не начался. Смит стоял среди кучи реквизита - пластиковых цветов, пластиковых фламинго, разноцветных ваз, стола с проигрывателем. На нем был халат и тюрбан, которые он время от времени снимал и надевал.
Смит осторожно, с большим вниманием переставлял реквизит с одного места на другое. Затем возвращался назад, вставал над проигрывателем и пытался поднять иглу, не поцарапав пластинку. Часто на это уходило довольно много времени.
Это было завораживающе. Я знаю, что это звучит не так, и даже вспоминая об этом, я удивляюсь, как это было так завораживающе, но это было так. Могу сказать, что, когда я вспоминаю это, оно запечатлелось в моей памяти сильнее, чем почти любое другое представление, которое я когда-либо видел.
Собрать Джека Смита, Кристофера Ноулза и Джеймса Ченса в одном месте было невозможно. Вряд ли кто-то смог бы это сделать. Неважно, сколько у кого денег, власти или воли.
Я узнал адрес Джека Смита, и мне сказали, что он открыт для посетителей. Я отправился к нему в Ист-Сайд. Там было несколько человек. Он не общался с ними. Он рисовал в крошечном уголке своей квартиры.
Его квартира была оформлена как безумный, пластиковый тропический рай. Он выкрасил стены в крошечные кляксы бирюзового, зеленого и желтого цветов. Повсюду были пластиковые цветы. Я хочу сказать, что с потолка свисало чучело кабана, но не уверена, что это правда. Просто мне так показалось.
Он был довольно задиристым, грубым с людьми, но если вы приносили ему марихуану, он становился намного добрее.
Я несколько раз проходил мимо. Он тщательно штукатурил какой-нибудь уголок, добавляя мельчайшее количество штукатурки, пока не почувствовал, что все идеально. Он объяснил, что ему приходится постоянно работать, потому что так он чувствует себя чище. Меньше вины. Казалось, я ему нравлюсь, и он доверял мне. А через мгновение он уже рычал на мою глупость. А поскольку мне было двадцать четыре и я говорил много глупостей, он, вероятно, был довольно точен.
Я спрашиваю, могу ли я его снять. Он спрашивает, есть ли у меня сценарий. Я говорю, что у меня есть один, в котором он едет в машине с Джеймсом Ченсом и Кристофером Ноулзом в роли его сыновей, но этот проект провалился.
Он соглашается снять со мной фильм. Но каждый раз, когда кто-то заходит, он говорит ехидным тоном: "Этот парень хочет снять со мной фильм. Но у него нет сценария".
Так что было решено, что я зайду к нему около пяти на следующий день. Я приезжаю, а он занимается своими обычными делами... Я хочу назвать это работой, но это было бы несправедливо по отношению к нему. Это и есть работа, но в ней есть что-то магическое.
Он долго собирает нужные ему вещи, и мы поднимаемся на крышу.
Он берет одеяло и кладет его на пол, чтобы приседать, но половину одеяла оборачивает вокруг своего тела. Он передвигает пару своих реквизитов.
Он поправляет одеяло на плечах.
Он снова перекладывает одеяло.
Я начинаю снимать.
Он кричит мне: "Не снимай сейчас!". Так что я немного подождал, пока он переставлял вещи. Но я думаю: черт, самое убедительное, что я знаю об этом парне, - это выступление, где он пытается все устроить и никак не может начать. Я должен это снять. Это завораживает.
Он снова кричит мне: "Не снимай сейчас! Вы зря тратите пленку!"
И тут меня осеняет... он издевается надо мной. Он собирается подождать, пока совсем стемнеет, а потом сказать: "Ладно, теперь можно снимать".
И это справедливо, если вспомнить. Я много раз оказывался в подобной ситуации в своей жизни: Какой-нибудь молодой "художник" обращается ко мне с предложением сделать что-то, где у него нет ничего-нужного. Я рассуждаю так: я такой же творческий человек, как и вы. Я никогда ничего не делал, но у меня есть художественные чувства, поэтому я хотел бы использовать вас.
Но они ничего не приносят. Ничего. А затем ожидают, что вы пожертвуете свое время и талант на их неоформленный проект, и они будут оправданы в этом, потому что у них есть художественные чувства. Это паразитирование.
Я начинаю снимать снова. Он кричит: "Вы зря тратите пленку!"