Екатерина Монусова
История Крестовых походов
Вступление
Когда итальянский юноша Лука Ди Мауро поступил учиться в высшую школу в Пизе, он сполна узнал, что такое дедовщина. Всю ночь старшекурсники крутили для «новобранцев» эйзенштейновского «Александра Невского», при малейшей попытке заснуть направляя в глаза луч фонарика. Потом был устроен экзамен «с пристрастием», на котором измученных зрителей гоняли по всем деталям картины. А в довершение был выбран тот несчастный, кому предстояло выучить наизусть монолог героического князя и рассказать его без единой запинки. И вот, в очередной раз, дойдя до слов «Киев, Владимир, Рязань», он вместо «Рязань» неожиданно даже для самого себя произнес «Рио-Бланка». В тот момент его были готовы побить не только «старички», но и свои – ведь из-за этой роковой ошибки им предстояло просмотреть советский киношедевр с самого начала…
Откуда пошла эта странная традиция, Лука не знает. Термин «дедовщина» вполне итальянского происхождения – в этом языке он звучит как «il nonnismo» – от слова «nonno», дед. Говорят, он появился в те далекие времена, когда будущих рыцарей их старшие товарищи подвергали всевозможным испытаниям – дабы подготовить к тяготам будущей походной жизни. Жизнь крестоносцев и впрямь была нелегкой. «Учебные странствия юной Европы на Восток» унесли жизни десятков тысяч паломников в латах, которые, как писал немецкий хронист Эккехард из Ауры, «отказываясь от собственного имущества, с жадностью устремлялись к чужому». Впрочем, такой взгляд на Крестовые походы был скорее свойствен советским историкам. Когда речь заходит о походах в Святую землю, скорее придет на ум Булат Шалвович Окуджава: «В Иерусалиме небо близко…»
Надо сказать, что жители Средневековья так и считали. Земной Иерусалим был, по их представлениям, самым высоким местом, ибо располагался ближе всего к Иерусалиму Небесному, более известному нам как Царствие Небесное. Умерший здесь быстрее попадет в рай, а тот, кому суждено выжить, навек исполнится божественной благодати. С этой мыслью в сердце сюда плыли, скакали, шли, а порой и ползли те, кого мы не без оснований называем Христовым воинством – перефразируя Маяковского, «с Иисусом в башке и с хоругвью в руке». Разумеется, хоругви не были их единственным оружием – вот почему ученые до сих пор спорят, чем являлись походы западноевропейцев на Восток: воплощением кровавого разгула или духовной миссией. Французский исследователь Пьер Виймар утверждает, что они «представляют собой одно из самых головокружительных и привлекательных авантюр мировой истории и средневековой истории в частности».
Впрочем, большинство рыцарей понятия не имели о том, что они шли именно в крестовый поход. Это выражение встречается в современных им источниках всего один раз – на исходе XIII века. Тогда говорили «странствовать по стезе Господней», «отправиться в Святую Землю» или попросту «принять крест». Их крест – пять золотых крестов на серебряном фоне, знаменитый герб Готфруа Бульонского, освободителя Иерусалима. «Церковь, – напишет позже Томазо Кампанелла, – родилась в Иерусалиме и обратно в Иерусалим возвратится, обогнув весь мир».
Соотечественник моего юного друга Луки уже в XVI веке разрабатывал план нового крестового похода – но, как и прочим его утопическим идеям, этому плану не суждено было сбыться. И доблестные крестоносцы, перепахав пески Палестины, прошагав через всю Европу и испробовав на себе крепость льда Чудского озера, канули в Лету. А их крест по-прежнему называют иерусалимским: большой обозначает Христа, четыре маленьких – четырех евангелистов, несущих его учение в четыре стороны света. Пять крестов вместе – раны Спасителя. Он получил их в том самом месте, где Земля встречается с Небом, – а значит, именно сюда и лежит наш путь, который с легкой руки историков мы привычно зовем Крестовыми походами…
«…И город стал для них гробницей…»
Крестовый поход бедноты
Апрель—октябрь 1096
Клермонский набат
…То был «не холм, не бугор, не горка – а огромная гора, необыкновенная по высоте и толщине, курган из костей. Позднее люди… воздвигли стену в виде города и вперемешку с камнями, как щебень, заложили в нее кости убитых, и город стал для них гробницей. Он стоит до сих пор, окруженный стеной из камней, смешанных с костями…».
Нежные пальцы, осененные золотыми перстнями самой изящной работы, отложили перо. Окончена еще одна глава «Алексиады» – длинной летописи славных деяний и горьких поражений Алексея Комнина, императора византийского. День за днем затейливое кружево слов плела его родная дочь с красивым именем Анна, что означает «благодать». Она и сама была хороша собой – алые губы, огромные сияющие глаза, роскошные волосы, фигура, подобная кифаре… Но в миловидном девичьем обличье читались мужественные черты ее отца. Немало лет минуло с тех пор, как в начале декабря 1083 года император, отвоевав у норманнов крепость Касторию, вернулся в Константинополь. Он застал жену в родовых муках – и вскоре, «ранним утром в субботу у императорской четы родилась девочка, как говорят, очень похожая на отца»… Так о своем рождении напишет она сама. А еще о том, как в колыбели была обручена со своим дальним родственником Константином Дукой – сыном императора Михаила VII и Марии Аланской. Согласно византийскому обычаю, девочка воспитывалась в доме матери жениха и готовилась стать императрицей (Константин был усыновлен Алексеем и после его смерти должен был сесть на престол). Однако нежданно-негаданно у императора появился собственный сын Иоанн – а отринутый Константин вскоре умер…