Слово «барон» тоже внушает совершенно ложные представления, потому что очень много «бедняков» участвовало и в тех предприятиях, которые мы определяем как «крестовые походы баронов». В Клермоне и во время своего долгого объезда страны папа обращался прежде всего к знати, к рыцарям и воинам всех рангов, заведомо способным взять на себя тяжелые расходы на долгое путешествие. Непосредственно к беднякам он не адресовался, и, судя по всему, ничто не говорилось для того, чтобы побудить к выступлению их. Но «вскоре бедняков охватил столь ярый пыл, что ни одного не остановило осознание своих скромных доходов и сомнение, вправе ли он покинуть свой дом, виноградники и поля». Как можно было запретить им последовать за рыцарями и отправиться в путь? Принимать их, кормить, защищать от врагов и помогать до последнего момента участвовать в паломничестве считалось делом милосердия. Каждый вечер в лагере или на биваке священники или монахи из свиты князей и сеньоров — такие, как Раймунд Ажильский, капеллан Раймунда IV Тулузского, Одон, епископ Байё, Гильберт д’Эврё, приближенный Роберта II Нормандского, Петр, епископ Ананьи, сопровождавший Боэмунда Тарентского, Адемар Монтейский, епископ Ле-Пюи, которого папа назначил легатом, — проповедовали, что помогать слабым — это долг: «Никто из вас не может быть спасен, если не будет почитать и утешать бедных; они без вас умрут, а вы без них не обретете спасения. Они молят за ваши грехи Бога, которого вы столь часто оскорбляете». Под Антиохией вечером после победоносного боя, в период, когда продукты питания становились все более редкими и дорогими, было решено отдать простым людям часть добычи. Чтобы кормить и поддерживать своих вассалов и крестьян, держателей своих владений, Раймунд IV Тулузский и Готфрид Бульонский взяли с собой крупные суммы в золотой монете.
Очевидцы и историки того времени, стараясь понравиться своим читателям и удивить их, говорили о десятках и сотнях тысяч мужчин, женщин и детей. Как отнестись к этим цифрам, мы не знаем, настолько авторы расходились во мнениях и, похоже, сознательно шли на сильные преувеличения. Хронисты, конечно, не могли сделать точных подсчетов. Но мы можем прислушаться к ним, когда они говорят, что в этих толпах, походных колоннах, воины всегда были сравнительно малочисленными и ни у кого не было лошади или кольчуги. И поверить Анне Комниной, которая, вместо того чтобы приводить очень большие цифры, говорит о растерянности константинопольских греков при вести о приходе франков: «Общий порыв увлек их, и они наполнили все дороги. Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты. [...] Приходу этого множества народов предшествовало появление саранчи, которая [...] страшно опустошила виноградники»[12]. Фердинанд Лот, считающийся одним из лучших специалистов по оценке численности армий того времени, гиперкритичный и склонный скорей убирать нули, чем преувеличивать, пишет, что 12 августа 1099 г. в сражении при Аскалоне войска франков следует оценивать приблизительно в 1200 всадников и 9000 пехотинцев[13].
Бремя таких масс замедляло движение, совершенно исключало захват противника врасплох с помощью засады и вынуждало каждый вечер разбивать огромный лагерь, привлекая большое количество воинов. В июне 1097 г., чтобы выйти к городу Никее и осадить ее, франкам пришлось расчищать путь по крутым дорогам топорами, и бедняки двигались так медленно, что последние группы пришли через три недели после первых. Весь период боев суда константинопольского императора днем и ночью причаливали в ближайшем порту, чтобы выгружать в больших количествах продовольствие для раздачи самым обездоленным.
К тому же по дороге постоянно убывала численность воинов. Вожди подсчитывали умерших и «малодушных», которые, чрезмерно устав, заболев, осознав грозящие опасности, покидали лагерь, бросаясь в позорное бегство.
Выйти в море, чтобы пересечь Адриатику, было делом очень рискованным. Люди Роберта II Нормандского, Стефана Блуаского и Роберта Фландрского, прибывшие в начале ноября 1096 г. в Бриндизи, там разделились. Погода была плохой. Фламандские сеньоры переправили своих людей, но остальные отказались отплывать и остались на месте на долгие месяцы, до самого апреля 1097 г. Многие не дождались этого времени и повернули обратно, причем после того, как судно, взявшее на борт более двухсот паломников, затонуло, такие дезертирства участились.
13