УНИЖЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ
В Константинополе победители вели себя как наглая солдатня, ничуть не искавшая доброжелательного приема. Если наши франкские хронисты особо не задерживаются на рассказах о злоупотреблениях, какие совершались при разорении Константинополя, то грек Никита Хониат, очевидец и жертва, долго описывает негодование жителей, которых воины зачастую гнусно унижали, без конца поднимая на смех: «Они облачались в окрашенные платья, обычную одежду греков, чтобы показать, как она смешна; они надевали полотняные головные уборы на головы своим лошадям, привязывая тесемками, которые, по нашему обычаю, должны висеть сзади; некоторые носили в руках бумагу, письменные принадлежности и чернильницы, высмеивая нас как якобы скверных писцов или простых переписчиков»[144].
И далее: «Нелепостью было бы добиваться от них сговорчивости и безумием — разговаривать с ними рассудительно. Эти варвары ни с кем не обращались человечно. Некоторые смотрели на красивых женщин с таким выражением, словно собирались сей же час ими насладиться. Мы окружали этих женщин, словно оградой, и предупреждали, чтобы они мазали лица грязью. Вот что, стало быть, сулили нам этот позолоченный нашейник, эти поднятые брови, этот бритый подбородок, эти руки, готовые к кровопролитию, эти ноздри, дышавшие только гневом, этот надменный взгляд, эта быстрая и торопливая речь». Он, конечно, не говорит о массовых убийствах, но упоминает возмущение духовных лиц, православных священников и монахов, которым приходилось терпеть алчность франков, нередко доходивших до святотатства в погоне за добычей. «В день, когда город был взят, эти разбойники, ограбив дома, где поселились, спрашивали у хозяев, где те спрятали деньги, применяя к одним насилие, к другим ласку и ко всем угрозы, чтобы вынудить их признаться. С теми, кто оказался настолько прост, чтобы принести то, что спрятали, обращались не мягче». Они не уважали ничего: «Не знаю, с чего начать рассказ о кощунствах, какие совершили эти негодяи. Они ломали святые образа и бросали священные мощи мучеников в место, которое мне стыдно назвать. Они превращали потиры и дароносицы в чаши для питья, предварительно выковыряв драгоценные камни. Невозможно без ужаса помыслить об осквернении, какому они подвергли церковь Святой Софии. Они вводили туда мулов и лошадей, чтобы вывозить священные сосуды, резное и позолоченное серебро, которое сдирали с престола, аналоя и врат, а когда некоторые из этих животных падали на полу, очень скользком, их пронзали мечами и пятнали церковь их кровью и навозом»[145]. '
Бесчинства и алчный поиск добычи, обычные после долгих осад? Несомненно, но не только: в отличие от того, что было век назад под Антиохией и Иерусалимом, здесь баронов и рыцарей не сопровождала толпа простолюдинов, бедных безоружных паломников или разбойников, которые увязывались за войсками на всем пути и которых вожди не могли обуздать. В поход отправились только те, кто мог заплатить за переправу. Они не рыскали по городу, собираясь в шумные ватаги, а беззастенчиво искали ценные реликвии, нигде ни считаясь ни со служителями церкви, ни со святостью мест хранения. «Некоторые клирики распустили слух, якобы те, кто оберет еретиков, будут освобождены от своего обета освободить Иерусалим»[146]. Грубая непочтительность свидетельствовала о долго сдерживаемой ненависти, которую подпитывали совершенно вымышленные представления о прошлом и стремление подчинить греков римской церкви. Некоторые, и таких становилось все больше, были убеждены, что ведут войну не со схизматиками, а именно с еретиками, и попятно, что это обвинение оправдывало политическую операцию, состоявшую в том, что город патриарха насильно заставили принять латинского императора и римскую церковь[147].
УПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРИЕЙ
Завоевание Константинополя стало не просто сменой властителя, как неоднократно случалось в Древнем Риме или после дворцовых переворотов в той же Восточной империи. Латиняне сделали императором человека, который, явившись очень издалека, был знаком с городом только понаслышке, совершенно не знал ни местных методов управления, ни нравов, ни обычаев и навязал свою власть как военный командующий, как сделал бы в любом другом месте. Для греков это значило, что они попали под иго чужеземных варваров.
144
Никита Хониат, цит. по: Henri de Valenciennes. Sur la fondation de l’empire latin de Constantinople //Nouvelle collection des mémoires pour servir à l’histoire de France depuis le XIII siècle jusqu’à la fin du XVIII / Par Michaud et Poujoulat. T. 1. Lyon; Paris: Guyot frères, 1851. P. 115.
145
Никита Хониат. История. Цит. по :
146
147
Обвинение альбигойцев в ереси, конечно, не было ложным, но, хоть и нельзя забывать, что папского легата убили, все-таки «альбигойский крестовый поход» в конечном счете закончился присоединением Лангедока к Французскому королевству. Точно так же когда Карл Анжуйский с согласия папы и при его поддержке предпринял завоевание Неаполитанского королевства, немецких рыцарей — его противников — обвиняли в ереси и, когда они попадали в плен, судили как еретиков.