LXXVI. Когда клирик Айом увидел, что никто не осмеливается войти в тайный ход, он вышел из рядов и объявил, что войдет [туда]. Был там некий рыцарь, его брат, по имени Робер де Клари, который запретил ему это делать и сказал ему, что он не войдет туда; но клирик объявил, что он это сделает, и полез руками и ногами; когда его брат видит это, он хватает его за ногу и начинает тянуть к себе, но вопреки воле своего брата, хотел он того или нет, клирик влез в дыру. Когда он оказался на площади, к нему устремилось множество греков, а те, кто стоял на стенах, стали бросать в него огромные камни. Увидев это, клирик выхватывает нож, кидается им навстречу и вынуждает их обратиться в бегство как скотину. И он крикнул тем, кто находился с другой стороны потайного хода, монсеньору Пьеру де Брасье и его ратникам: «Сеньор, ступайте смело! Я вижу, что они отступают в полном расстройстве — они бегут». Услыхав это, монсеньор Пьер и его ратники, находившиеся по другую сторону, вошли в дыру, а их было не более десяти рыцарей вместе с ним самим; правда, с ним было еще около шестидесяти оруженосцев, и все были пешими. И когда они появились в городе, те, кто находились на стенах и в этом месте, увидев [наших], были охвачены таким страхом, что не осмелились оставаться там и очистили большую часть стены, а потом бежали, кто как мог. Император же Мурцуфл, предатель, был близко отсюда, не более чем на расстоянии брошенного камня, и он велел трубить в свои серебряные трубы и бить в барабаны и устроить сильный шум.
LXXVIII. ...Предатель Мурцуфл, увидев [рыцарей], бросил свои палатки, оставил в них свои сокровища и пустился прямо по городу, который был весьма велик в длину и в ширину — местные жители говорили, что для того, чтобы обойти стены, нужно пройти девять лье, столь велика протяженность стен, которые окружают город; а внутри город имеет две французские мили в длину и две — в ширину. Так монсеньор Пьер де Брасье завладел палатками Мурцуфла, его сундуками и драгоценностями, которые он в них оставил. [Началось повсеместное отступление защитников стен и башен]. Так был взят город.
Когда город был так прекрасно взят и французы вошли в него, они держали себя там совершенно спокойно. Бароны собрались на совет и обсудили, что делать дальше. По войску раздался клич, чтобы никто не смел двигаться в город, ибо идти туда значило бы подвергаться опасности, поскольку на них могли бы бросать камни с крыш дворцов, которые были очень велики и высоки, и их могли бы убивать на улицах, которые были столь узки, что они не сумели бы в них защищаться, и их можно было бы отрезать огнем, в котором они бы сгорели. Опасаясь подобных бед и опасностей, они [крестоносцы] не отважились проникнуть в город и разойтись по нему; напротив, они оставались на своем месте, вполне спокойными; после чего бароны договорились о следующем: если бы греки, у которых было в сто раз больше вооруженных людей, чем у французов, вздумали дать бой завтра, тогда пусть крестоносцы завтра утром вооружатся и выстроят свои боевые отряды, и ожидают на площадях, у стен в городе; а если бы [греки] не захотели ни сражаться, ни сдать город, то надо будет выяснить, с какой стороны дует ветер и поджечь с наветренной стороны [место, где находятся греки], — так они [крестоносцы] сумели бы одолеть их [греков] силою. Все бароны согласились с этим планом. Когда настал вечер, пилигримы скинули оружие и дали себе отдых; они подкрепились и легли спать там, где были, неподалеку от своих кораблей, с внутренней стороны стен.