IV. Крестоносцы в Малой Азии. Взятие Никеи
Письмо графа Стефана Блуасского и Шартрского к супруге Адели из-под Никеи
Граф Стефан[75] графине Адели[76], нежнейшему другу, жене своей, — все, что может измыслить его душа лучшего и благодарнейшего. Да будет тебе ведомо, любовь моя, что я прибыл в Романию[77] со всем почетом и в добром телесном здравии. Я позаботился о том, чтобы написать тебе из Константинополя о моих делах и о происшедшем в пути[78]. Однако поскольку гонец мог попасть в какую-нибудь беду, пишу тебе о том же вторично.
Благодарением божьим я прибыл в Константинополь с превеликой радостью. Император[79] принял меня любезно и со всем почетом, словно своего сына, и одарил щедрейшими и драгоценнейшими дарами[80]. Вообще [говоря], во всей нашей божьей рати нет ни герцога, ни графа, ни другого значительного лица, которому бы он более доверял и благоволил, нежели мне. Да, моя любимая, его императорское достоинство частенько увещевал и увещевает меня отдать под его покровительство одного из наших сыновей[81]; он обещал осыпать его такими почестями и удостоить таким уважением, что не станет завидовать даже и нам[82]. Поистине говорю тебе, ныне нет из живущих под небесами такого [человека] (т. е. подобного императору. — М. З.). Он щедрейшим образом одаряет наших князей, облегчает положение рыцарей подношениями, кормит бедняков раздачами.
Близ Никеи есть укрепление Цивитот[83]; неподалеку от него расположен залив моря, по которому днем и ночью в Константинополь плавают собственные суда императора, доставляя оттуда бесчисленным беднякам в укрепление пропитание, которое ежедневно распределяется между ними[84]. В наше время, как нам кажется, не найдется государя, столь достойного во всех отношениях своими деяниями и помыслами. Твой отец, любимая моя, раздавал много и помногу, но столько едва ли было[85]. Я хотел сообщить тебе эту малость о нем, чтобы ты хоть немного ведала, что это за человек. Спустя 10 дней, в течение коих он с большим почетом удерживал меня при себе, я покинул его как отца. Он самолично повелел приготовить мне корабли, на которых я быстро переплыл спокойный рукав моря, что омывает город[86]. Передавали, будто этот рукав бурный и опасный, — это, однако, неверно. Ибо в нем можно еще менее сомневаться, чем в Марне или Сене[87]. Оттуда мы приплыли в другой рукав, называемый рукавом святого Георгия[88]. Мы направили свой путь в Никомидию, город, разоренный турками, где блаженный мученик Панталеон претерпел за Христа[89] и где этот морской рукав имеет свое начало и конец. Затем божьим благодарением поспешили мы к большому граду Никее.
Никею опоясывают удивительные стены с более чем тремястами высоких башен. Мы встретили здесь отважных турецких воинов и бесчисленную рать господню, которая уже четыре недели насмерть билась с никейцами. Незадолго до того, как мы прибыли к воинству, Солиман[90], приготовившись к войне, напал неожиданно с огромным войском на наших, рассчитывая этим нападением прорваться в город, чтобы помочь своим[91]. Но по божьему милосердию это необдуманное намерение получило иной исход. Быстро изготовившись, наши жестоко встретили турок: все тотчас повернулись спиной и обратились в бегство. Наши неустанно преследовали их, многих перебили и гнали на большое расстояние, кого раня, кого убивая; и если бы не крутые горы, незнакомые нашим, то враг испытал бы в этот день непоправимое поражение. Из наших же не пал никто[92]. Потом вся наша рать ударила совместными силами и, пустив в ход баллисты и луки, поубивала массу турок, включая и их предводителей.
Из наших, правда, тоже были убитые, но немногие: из именитых рыцарей никто, кроме Балдуина Фландрского из Гента[93]. Наши досточтимые князья, видя, что Никея защищена башнями, о чем уже я сказал, которые нельзя взять обычными средствами, приложили немалый труд, чтобы соорудить чрезвычайно высокие деревянные башни с бойницами и построить всякого рода орудия[94].
Узрев это, устрашившиеся турки сообщили императору[95], что готовы сдать город на условии, если разрешит им выйти из города хоть и безо всего и в оковах, но гарантирует жизнь[96]. Узнав об этом, достопочтеннейший император прибыл к нам: он не отваживался войти в свою Никею, чтобы не потерпеть от бесчисленного народа, который чтил его как отца.
75
Граф Стефан Блуасский и Шартрский — один из предводителей крестоносцев Северной Франции. Сын графа Тибо III Шампанского, считавшийся богатейшим среди сеньоров, которые двинулись на Восток (по словам Гвиберта Ножанского, у него было столько же замков, сколько дней в году). В 1081 г. женился на дочери английского короля Вильгельма Завоевателя, еще более расширив свои владения. В крестовый поход отправился в октябре 1096 г. вместе с герцогом Робертом Нормандским.
77
См. стр. 48, прим. 1. Рать французских крестоносцев прибыла в Константинополь (из Италии, через которую шли эти ополчения) в середине мая 1097 г., в числе последних отрядов крестоносцев, когда остальные уже переправились в Азию и 6 мая приступили к осаде Никеи.
80
Говоря о драгоценнейших дарах, автор, возможно, имеет также в виду и реликвии, множество которых хранилось в византийской столице и высоко ценилось латинскими пришельцами.
82
Скорее всего имеется в виду старший из сыновей автора послания — Гийом, известный своим честолюбием и разбойничьим нравом, вследствие чего Адель Блуасская (уже после гибели супруга на Востоке) лишила этого отпрыска права унаследовать владения отца, сохранив за ним только Шартр.
83
Цивитот (это название в разных вариантах встречается и у хронистов) — местечко на южном берегу Никомидийского залива, близ Еленополя, недалеко от современного Херсека, примерно в 35 км к северо-западу от Никеи.
84
Под «бедняками» автор послания разумеет рядовых крестоносцев, которые обосновались в Цивитоте еще до прибытия сюда северофранцузских отрядов Роберта Нормандского и его собственных. Алексей Комнин взял на себя снабжение крестоносцев продовольствием, о чем пишут и латинские хронисты, очевидцы событий.
85
Смысл сопоставления становится ясным из того факта, что Вильгельм Завоеватель, завладевший колоссальными богатствами в результате завоевания Англии в 1066 г., перед своей смертью (1087) распорядился передать в дар каждой церкви не менее 10 марок золота (на «поминовение души») и по 100 фунтов золота для раздачи милостыни беднякам во всех областях страны.
86
Отряды Стефана Блуасского, как и переправившиеся в Азию до них, плыли через Босфор и высаживались, видимо, в Скутари (на противоположном берегу).
87
То есть плавание по нему столь же спокойно, как и по этим, родным для автора письма, рекам Франции.
88
«Другой рукав моря» — так называемый Исмидский залив, заканчивающийся у Никомидии. Согласно христианской легенде, в этом городе 23 апреля 303 г. будто бы погиб мучеником канонизированный впоследствии церковью святой Георгий, считавшийся покровителем Никомидии, откуда и византийское название Босфора — «рукав св. Георгия».
89
Согласно легенде, 27 июля 303 г. он по приказу Диоклетиана был после пыток обезглавлен в Никомидии.
90
На самом деле сельджукский султан Сулейман II (правильнее — Кылыч-Арслан I) в этой акции не участвовал: судя по рассказу армянского хрониста Матфея Эдесского, он воевал в то время в Каппадокии с одним из сельджукских эмиров, осаждая город Мелитену, и не успел перебросить армию для защиты Никеи. Латинские хронисты, очевидцы и участники событий, впервые упоминают имя Солимана, лишь рассказывая о Дорилейском сражении 1 июля 1097 г.
91
Рассказывая об этом, хронисты рисуют события таким образом, будто турки предполагали ворваться в город через никем не охранявшиеся южные ворота Никеи. Однако как раз в день, когда прибыла турецкая армия, здесь расположилось провансальское ополчение. Действуя вместе с рыцарями Готфрида Бульонского, стоявшими к востоку от города, крестоносцы сумели нанести поражение туркам.
92
Это известие но соответствует действительности: из письма Боэмунда и других предводителей крестоносцев «ко всем верным» видно, что потери крестоносцев составили не менее 3 тысяч воинов.
96
Это известие — несомненно вымысел: трудно допустить, что турки обращались к Византии с подобным, довольно выгодным для них в создавшейся ситуации предложением.