В разворачивающемся конфликте с Османской империей Екатерина взяла на себя политическое руководство военной стратегией Потемкина, но не пыталась контролировать каждый его шаг. Она часто предлагала ему советы, а иногда подбадривала или предостерегала его. В письмах Екатерина интересовалась не только состоянием дел в Севастополе, но и здоровьем князя (а также заболеваемостью в армии и на флоте), поскольку в 1783 г. в Крыму у Потемкина случился приступ малярии. Например, вскоре после начала войны она писала:
«Надеюсь на твое горячее попечение, что Севастопольскую гавань и флот сохранишь невредимо, чрез зиму флот в гавани всегда в опасности. Правда, что Севастополь не Чесма. Признаюсь, что меня одно только страшит, то есть язва. Для самого Бога я тебя прошу — возьми в свои три губернии, в Армии и во флоте всевозможные меры заблаговремянно, чтоб зло сие паки к нам не вкралось слабостию. Я знаю, что и в самом Царе Граде язвы теперь не слыхать, но как оне у них никогда не пресекается, то войски оныя с собою развозят. Пришли ко мне (и то для меня единой) план, как ты думаешь войну вести, чтоб я знала и потому могла размерить по твоему же мнению тебя»[225].
Пять дней спустя Екатерина снова написала Потемкину, подчеркивая: «…не пропущу ни единого случая подать помощи везде тут, где оная от меня потребна будет». Но не преминула прибавить: «…всячески тебя прошу и впредь с тою же доверенностию ко мне отписать о настоящем положении дел. Я знаю, что в трудных и опасных случаях унывать не должно, и пребываю как и всегда к тебе дружно и доброжелательна»[226]. Но вскоре их отношения подверглись суровому испытанию. 24 сентября (ст. ст.) чрезвычайно встревоженный Потемкин заявил:
«Матушка Государыня, я стал несчастлив. При всех мерах возможных, мною предприемлемых, все идет навыворот. Флот севастопольский разбит бурею; остаток его в Севастополе — все малые и ненадежные суда, и лучше сказать, неупотребительные. Корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьет, а не Турки. Я при моей болезни поражен до крайности, нет ни ума, ни духу. Я просил о поручении начальства другому»[227].
К счастью для России, буря изрядно потрепала флот, но не уничтожила его. Однако во втором своем письме, отправленном в тот же день, Потемкин, не знавший об истинном положении дел и впавший в отчаяние, даже предложил Екатерине оставить Севастополь и весь Крымский полуостров. Императрица ответила отповедью:
«В прошедшие времяна мы занимали Крым, чтоб укратить оборону, а теперь Крым в наших руках. Как флот вычинится, то надеюсь, что сия идея совсем исчезнет и что она представлялась лишь только тогда, когда ты думал, что флота нету. Но естьли хочешь, я тебе дюжинку фрегат велю построить на Дону. Вить и Севастопольский флот ими же пользуется и ныне»[228].
Таков был ответ на проблему военного характера. Что касается личных отношений с князем, то Екатерина пожурила его: «Что вы нетерпеливы, как пятилетнее дитя, тогда как дела, вам порученные в эту минуту, требуют невозмутимого терпения. Прощайте, мой друг»[229].
Получив заслуженный выговор, Потемкин вскоре взял себя в руки. Первоочередной задачей кампании был захват турецкой крепости Очаков, чтобы не дать вражеской армии блокировать устье Днепра. Оперативное управление и ресурсы находились в руках Потемкина, а боевыми действиями руководил Суворов. В декабре 1788 г. после череды мужественных, но сопровождавшихся большими потерями атак турецкая крепость наконец пала. Это была тяжелая, шестимесячная осада, но взятие Очакова устранило последнюю турецкую угрозу проходу российских торговых и военных кораблей в Черное море. Тем временем Черноморский флот под умелым командованием адмирала Ф. Ф. Ушакова — русского Нельсона — одержал ряд блестящих побед над более слабым турецким противником. В сражениях у острова Фидониси (1788), в Керченском проливе и у мыса Тендра (оба 1790), а также у мыса Калиакрия (1791) была продемонстрирована растущая мощь российского флота.
Во время войны с Турцией помощь России, как и обещал Иосиф II, оказала Австрия. Это было очень кстати, поскольку у России не хватало ресурсов одновременно воевать на два фронта — против внешнего врага и восстания внутри страны. На западе империи польские националисты попытались воспользоваться тем, что все силы государства сосредоточены на юге, и уменьшить влияние России на польские дела. К несчастью для поляков, результат получился противоположный — после второго раздела Польши в 1793 г. Россия и Пруссия аннексировали исконно польские земли. В результате третьего раздела в 1795 г. независимое польское государство перестало существовать — его остатки разделили Пруссия, Россия и Австрия. Швеция также — довольно цинично — объявила войну России, но военные действия на севере не принесли успеха ни одной из сторон. Константинополь и проливы захватить не удалось (отчасти оттого, что Австрия заключила мир с Портой раньше союзника), но из войны с Турцией Россия вышла значительно сильнее, унизив Османскую империю и на суше, и на море. По Ясскому мирному договору 1792 г. Россия упрочила свои позиции в Черноморском регионе. Османская империя наконец признала присоединение Крыма к России, что было очень важно для развития Севастополя и Черноморского флота. «Освобождение» Константинополя так и осталось далекой мечтой, но возможности флота продолжали расти, пока длился короткий период мира до следующей войны с Турцией, начавшейся в 1806 г.
229
Там же. В письме эта фраза написана по-французски: