— Все будут?
— Нет. Барека не будет, он вроде подхватил какую-то заразу, что не мудрено по такой погоде, у Колли жена уехала к тетке в Рицендальт, а девочек дома оставила, так что он нянькой работает.
— Мог бы и с собой взять, — особо не прислушиваясь к болтовне господина Мергольта, брякнул Ивик.
— Своих девочек, одной из которых семь, а другой двенадцать? — вопросом на вопрос ответил Хенекус неторопливо стряхивающий с плаща дождевые капли.
— Ну да, — решил не отступать Ивик, — в конце концов, это было бы поучительным зрелищем для них.
— Сомневаюсь, что девочки Колли питают иллюзии по поводу человеческой смертности. Так или иначе, но на сожжение в любом случае допускают лишь родственников и друзей покойного, но никак не детей коллеги, которых он и в глаза-то не видел.
Спорить со своим бывшим преподавателем Ивик не стал, хотя бы потому, что тот был прав, а тот факт, что он сам к семи годам видел много больше, чем сожжение незнакомого дяди, роли не играло. В конце концов, дети господина Колинбургса не коим образом не виноваты в том, что его самого родители не смогли или просто не захотели воспитывать.
Впрочем, нельзя сказать, что Ивик жаловался на судьбу или свое детство. Быть может, если бы родители, какая-нибудь белошвейка, муж которой был изрублен ножами Цан-Цанских пиратов на самом краю земли, не смогшая растить сына в одиночку, или шлюха одного из притонов Керлендера, не избавились от него, он сейчас, бы в лучшем случае, работал подмастерьем пекаря или плотника, а то и того хлеще — был бы членом одной из мелких банд, не потому что хотел, а потому, что выбора бы не было. И уж точно, не смог бы рассчитывать на обучение в Университете. Правда могло быть и наоборот. Ведь он мог оказаться бастардом какого-нибудь зажиточного купца или заезжего дворянина, а ведь благородные не всегда избавляются от ублюдков, иногда дают им титулы и земли. Впрочем, первый вариант был вероятнее по той простой причине, что белошвеек и шлюх много больше, чем лордов и благородных господ.
За следующие минут пятнадцать-двадцать к ним подтянулись остальные члены «Лаборатории»: Господин Дролингус, Каспониус, Господин Вергюс, господин Желкинс и госпожа Алиетта. Как и говорил господин Мергольт, не пришли лишь Барек да господин Колинбургс. Кроме того, в их небольшой толпе Ивик с некоторым удивлением обнаружил пару знакомых лиц университетских Профессоров, его бывших учителей. Хотя, если подумать, то ничего удивительного в этом не было. В конце концов, Ивик был всего лишь одним из подчиненных господина Краавтиса, а если быть точнее, младшим подчиненным, как по возрасту, так и по должности.
Кроме них в холле больницы был еще один человек — девушка лет пятнадцати, не больше. Она сидела на скамейке в противоположном углу холла, у стойки администратора, по-видимому, дожидаясь дежурной сестры. Обратил на нее внимания Ивик из-за того, что пару раз ловил на себе взгляд ее то ли светло-голубых, то ли серых глаз. Как ему показалось, она не так давно плакала.
— Что ж, раз уж все собрались… — произнес господин Мергольт, — думаю лучше пройти, чем мяться у входа.
Никто спорить не стал. Строго говоря, мялись совсем не у входа, а у печки, которая находилась у противоположной от входа стены, но это ничего не меняло. Группа потянулась за Хенеусом к стойке администратора.
— Уважаемый, вы ведь пропустите нас? — обратился Хенеус к дежурному врачу, пареньку, ровеснику Ивика — а кого другого, кроме новобранца посадят охранять больницу утром в Толто.
Дежурный оглядел группу недружелюбным и несколько заспанным взглядом, что-то отметил в журнале, судя по всему, исключительно для того, чтобы потянуть время, после чего все-таки соизволил поднять голову и обратиться к толпе.
— А вы к кому, господа?
— Мы на церемонию сожжения профессора Краавтиса Зеланского, пусть Егандал будет ему теплым домом, — ответил профессор Хенекус.
Ивик, от нечего делать продолжавший следить за девушкой, заметил, что та слегка дернулась и повела головой в сторону господина Мергольта.
— Не велено никого пускать, за исключением близких родственников к больным, — скучающим голосом ответил дежурный.
— Смею вас заверить, что мы договорились… — тут Хенекус замялся на пару секунд, вспоминая имя главного знахаря, — с госпожой Уреллой лично. Ритуальный чиновник также предупрежден.
— Вполне возможно, — ответил дежурный, — однако, по приказу госпожи Уреллы, любые посещения больницы сведены к минимуму. Если не верите, можете ознакомиться.
С этими словами врач протянул Мергольту какую-то грамоту, заполненную попеременно печатными буквами и корявым, больше похожим на непонятный узор, врачебным почерком. Тот быстро пробежался глазами по грамоте, после чего вернул ее доктору.
— Можем ли мы хотя бы узнать, с чем связаны подобные меры?
— Хм-м… — несколько замялся дежурный, однако все-таки произнес, — карантин, господин.
— Боюсь, вы не понимаете, — подалась вперед Алиетта Брудершавтская, стройная женщина с длинными, но уже посидевшими волосами и тонкими чертами лица, тронутыми морщинами, профессор высших математических наук и непосредственный начальник Сивикуса в «лаборатории», — Мы ведь не просто так приехали сюда, на церемонию сожжения. Возможно, это наша единственная возможность попрощаться с умершим.
— Ничем не могу помочь, госпожа — ответил дежурный, — согласно правилам, тело будет саженно, а урна останется в больничном хранилище до тех пор, пока не будет определенно место захоронения.
— В таком случае, я хочу поговорить с вашим начальством, либо скажите, что у вас за болезнь в больнице, из-за которой она превращается в тюрьму, — Алиетта подошла к стойке администратора и взглянула сверху вниз на дежурного. Из-под разметавшихся от быстрых шагов волос, проглянул краешек уха.
Дежурный сглотнул и, казалось бы, уменьшился под взглядом математика, но в тот момент, когда он уже был готов броситься за начальством или промочить стул, а возможно и то, и другое одновременно, Мергольт нарушил сгустившуюся почти до кристаллического состоянии тишину:
— Брось, Алли, оно того не стоит. Крав не был бы рад такой сцене.
Алиетта резко развернулась к Хенеусу, так, что не успевающие за своей хозяйкой волосы, поднялись на мгновение, открыв заостренные уши профессора. С минуту она смотрела на него, после чего недовольно отвернулась и размашистыми шагами отправилась к выходу. Коллеги по «лаборатории» лишь успевали отскакивать с ее пути. Впрочем, делали они это довольно проворно, несмотря на свой, по большей части преклонный возраст, похоже приученные убираться с пути их главного математика.
Хенеус, как ни в чем не бывало, со всем своим спокойствием обратился к дежурному:
— Господин доктор, — начал он, хотя скорее всего дежурный был всего лишь младшим знахарем, а то и практикантом со знахарского факультета, или еще кем-нибудь в этом роде, — прошу простить мою коллегу. Она никоим образом не хотела обидеть или навредить вам, но вы ведь понимаете, мы все нервничаем, да еще эта погода. И раз уж такое дело, мы не будем больше досаждать вам. Ведь не вы виноваты в сложившейся ситуации.
Дежурный смог лишь кивать в ответ на слова Хенеуса. Тот же обернулся к своим коллегам.
— Что ж, раз уж боги так решили, предлагаю пойти помянуть Крава. Я знаю здесь неподалеку неплохой трактир, тихий, как раз подходящий для такого случая.
Спорить никто не стал, и толпа неторопливо потянулась в сторону выхода, кое-кто забирал зонтики и плащи, висевшие на вешалке около печки. Ивик немного помедлил и отправился за всеми. Уже у самого выхода он почувствовал, что кто-то пристально смотрит на него.
Обернувшись, Ивик обнаружил практически у себя перед носом ту самую девушку, сидевшую все время напротив него. Одета она была в дождевик из плотной ткани, из-под которого торчал белый воротник простого платья горожанки и чепец.
— Тебе чего? — удивленно спросил Ивик.
— Вы ведь друг отца?
— Прости, кого?
— Краавтиса Зеланского, — пояснила девушка.
— Но, прости… ты сказала…
— Ив, что ты там мнешься? — окликнул кто-то сзади.
— Я, я сейчас просто… Подождите немного! — лишь наполовину обернувшись крикнул Ивик.
— Так, прости, ты сказала, что господин Краавтис — твой отец?