Еще с порога Лейла резко спросила, готово ли тесто для лепешек. Согдиам обернулся, взглянул на нее, вытер мокрые руки о тунику и, ни слова не говоря, приподнял кусок ткани с разделочной доски. На доске лежало пять идеально круглых шаров.
Лейла потыкала пальцем в один из них. Тесто поддалось, мягкое и плотное, но стоило ей отнять палец, как оно приняло прежнюю форму.
— Я сделал их рано утром, — пояснил Согдиам, возвращаясь к своей работе. — У нас еще оставалась мука с прошлой недели.
— Значит, можно уже готовить, если печь достаточно прогрелась.
Мальчик подумал, не сказать ли, что именно с этой целью он и поддерживал огонь с ранней зари. Лейле стоило лишь приложить руку к кирпичам, чтобы в этом убедиться. Еще одно доказательство того, что он не врал, когда говорил, что заранее знает день ее прихода. Но он решил промолчать.
К чему разговоры? Лейла не обращала на него ни малейшего внимания. Она даже не замечала его стараний. Тыльной стороной ладони он потер глаза, которые от несправедливости щипало больше, чем от жара печи.
Не боясь испачкать красивую ткань своей туники, Лейла схватила один из шаров, умело расплющила его, потом мягко и равномерно начала все быстрее и быстрее крутить тесто между ладонями, постепенно превращая его во все более тонкий мягкий диск.
Лейла прислонилась бедрами к боку печи, с привычной ловкостью быстро согнулась пополам, погрузив лицо в пылающий жар, и одним точным движением пришлепнула диск к внутренней поверхности. С легким потрескиванием лепешка прилепилась к кирпичам.
Лейла выпрямилась одним движением бедер, отвела прядку со лба и ухватила второй шар.
Потом приказала:
— Согдиам, пока я занимаюсь лепешками, подогрей кувшин воды с листьями мяты и зеленым луком, только свежим, тем, который я сейчас принесла. Но сначала мелко нарежь его. И приготовь еще кувшин молока для учителя Баруха.
Согдиам молча повиновался.
Какое-то время они молча занимались каждый своим делом. Пространство было таким тесным, что они постоянно задевали друг друга и едва не столкнулись над очагом, когда Согдиам клал травы в кувшин горячей воды, стоявший в глубине.
Прилепив последнюю лепешку, с раскрасневшимися от жара щеками, Лейла остановилась лишь на секунду, чтобы вытереть руки. Нахмурив брови, она приподняла крышки корзин и удивилась, обнаружив в них лишь то, что утром собрала Аксатрия.
Она резко выпрямилась, задев плечом руку Согдиама, в которой тот держал тяжелую флягу козьего молока, которое он осторожно переливал в кувшин с двойными ручками. Фляга выскользнула из его рук, кувшин опрокинулся, и струя молока выплеснулась на овощи и на стену перед сливом. Согдиам подхватил кувшин, который покатился и едва не раскололся об пол. С раздраженным жестом он выдал залп ругательств на диалекте нижнего города.
— Согдиам! Прости, — воскликнула Лейла. — Это я виновата!
— Еще бы! — взорвался Согдиам, закупоривая флягу ударом кулака. — Вот уж верно: ты виновата. Ничего удивительного! Ты как появилась на кухне, так и ходишь сквозь меня, словно меня тут и вовсе нет. Глаза у тебя широко раскрыты, но меня ты видишь не больше, чем если б я был духом, вылезшим из-под земли!
— Согдиам!
— Согдиам сделай это, Согдиам сделай то!.. Согдиам встал до зари, чтобы все приготовить. Согдиам не врет, когда говорит, что он тебя ждал. Тебе осталось только засунуть лепешки в печь. Все чисто и прибрано. Можешь заглянуть под любую крышку в этой комнате! Все прибрано и чисто! Ты пришла без Аксатрии, которая могла бы тебе помочь, и я помогаю тебе, словно служанка. Но Согдиам так и не дождется, чтобы твои губы сказали спасибо!..
— Эй! Вот и мой Согдиам тоже рассердился!
Лейла схватила его за плечи и привлекла к себе, поцеловав в лоб.
— Прости меня, Согдиам. Прости, — прошептала она ему на ухо. — Не обращай внимания, сегодня тяжелый день. Ездра в гневе, Аксатрия в гневе и ты тоже в гневе, а я…
Она запнулась, чувствуя, как в горле рождается рыдание, и еще крепче прижала Согдиама к себе, пытаясь успокоить не столько мальчика, сколько себя.
— Конечно же, я тебя вижу, мой Согдиам! И конечно, я говорю тебе спасибо.