Аксатрия мягко отстранила ее, вздохнула и вытерла щеки полой своей туники.
— Мне страшно.
— Страшно? Почему?
— Если ты поссоришься с Ездрой, что со мной станет?
— Аксатрия…
— Лейла, Антиной вернулся, чтобы жениться на тебе. Вот почему ты поссоришься с Ездрой.
Лейла смотрела в ночь, не говоря ни слова.
— Ездра никогда не согласится, чтобы ты стала супругой Антиноя. А если ты это сделаешь, он никогда не захочет тебя видеть. Ты больше не будешь его сестрой.
— Почему ты в этом так уверена? Это он тебе сказал?
— Ему незачем говорить. Ты прекрасно знаешь, что так и будет.
Далеко, в Царском городе, залаяли собаки. Звук трубы или флейты донесся из тьмы, и ветер унес его эхо. В некоторых домах ночь означала пир…
Аксатрия вздохнула:
— Ездра без тебя не может. И все равно он предпочтет никогда тебя больше не видеть, чем делить тебя с Антиноем.
Она говорила правду, Лейла знала это. Аксатрия совершенно точно обозначила угрозу, которая над ними нависла.
— Антиной тоже не может без меня, — возразила она еле слышно. — Он уверяет, что я оберегаю его в бою.
Аксатрия кивнула головой, соглашаясь.
— Я верю ему. Да.
Аксатрия с такой силой сжала руку Лейлы, что ей стало больно. Они стояли так близко друг к другу, плечо к плечу, что Лейла чувствовала сотрясавшие Аксатрию рыдания, которые та не могла подавить.
— Ты должна выбрать Антиноя. Ты слишком красива и горда, чтобы оставаться в тени своего брата. Но если Ездра не захочет больше видеть тебя, он не захочет видеть и меня.
Лейла напряглась, стараясь не поддаваться исходящему от Аксатрии наплыву чувств.
— Еще ничего не решено.
— Я потеряю и то немногое, что он мне дает. Я потеряю все. Но кто может винить Ездру? — продолжала Аксатрия, не слушая, — он делает то, что считает правильным. Он думает только о том, чтобы поступать правильно. Он учится, чтобы знать, что правильно, он слушает учителя Баруха, и все, что он делает и говорит, проникнуто духом праведности. Когда он ревнует к Антиною, он думает, что это праведно. Согласно тем законам, которые он изучает, перс не должен жениться на дочери земли Иудейской.
— Еще ничего не решено, — повторила Лейла более твердо. — Доверимся Предвечному.
— Ты-то можешь! Это твой Бог. А я? Должна ли я принести дары Ахуре-Мазде, Анахите и Митре, хотя я люблю каждое слово, которое слетает с губ Ездры, когда он говорит о Боге Небесном? Но я не еврейка. У меня нет ни бога, ни страны. Служанка из Загроса, которая любит своего хозяина, — вот что я такое. Даже если хозяин едва замечает ее, как со смехом говорит твоя тетя…
— Аксатрия!
Лейла заставила ее замолчать, сжав ей лицо ладонями.
— Аксатрия, еще ничего не сказано и не сделано. Подожди и ты тоже.
Солнце уже высоко поднялось, когда дверь дома Мардохея задрожала под тяжелыми ударами. Прибежали двое ворчащих слуг, готовые поставить на место слишком нетерпеливого клиента, но едва успели они поднять брус, запирающий створки, как ворота широко распахнулись от толчка и во двор ворвалась дюжина солдат.
Они были в войлочных шлемах с алым плюмажем и нагрудных кожаных кирасах, в поясах с перевязью, украшенной черными кисточками, на которых висели кинжалы с прямыми клинками. В руках они держали метательные копья. Из мастерской раздался вопль ужаса Сары.
Ткачихи побросали работу и сгрудились за спиной хозяйки. Солдаты образовали двойную шеренгу. В ворота с грохотом въехала колесница и остановилась в середине двора между рядами солдат.
Дядя Мардохей, привлеченный шумом, прибежал из своей мастерской с другого конца двора, невольно восхищаясь элегантной упряжью, приподнятым корпусом повозки, ее позолоченной извилистой обводкой и внутренней обивкой из ткани с геометрическим сине-желтым узором. Оси колес были сделаны в форме листьев, а ступицы окованы серебром. Очень дорогое изделие, и точно не из его мастерской. У клиента странные манеры, но, по всей видимости, и достаточно власти, чтобы себе их позволить. Мардохей выступил вперед, чтобы приветствовать гостя, но застыл, не успев поклониться.
Золотую скульптуру, украшавшую передок колесницы, трудно было не узнать: голова крылатого человека на солнечном колесе, с крылатыми львами по бокам.
Эмблема Царя царей!
О, Боже Небесный!
Человек, стоящий позади возничего, заметив изумление Мардохея, сделал жест рукой. Два солдата расступились и пропустили его.
— Подойди.
Голос был сухим и скрипучим, а тело округлым. На плечи спадал заплетенный в косички умащенный парик. У человека были гладкие щеки евнуха и странно увядшее лицо с маленьким ртом, окруженным, как и глаза, глубокими морщинами. Даже его туника из роскошной ткани цвета охры была вся в складках.