Но как ни многочисленны были те, кто решил за ним последовать, Ездра не был удовлетворен. Он бушевал: «Яхве требовал возвращения всего нашего народа в Иерусалим!»
Он послал несколько горячих молодых голов в каждый еврейский дом Суз. В ответ мой дядя Мардохей и несколько других пришли в дом к Ездре. Они объяснили, что все семьи не могут покинуть Сузы, одним мановением руки разрушив дело целой жизни, оставив фабрики, мастерские, а иногда посты и звания в Цитадели, которые были пожалованы нам в первые годы изгнания.
— Изгнания больше нет, — возразил Ездра, не слушая их жалоб. — У вас нет никаких причин оставаться среди персов. Кроме вашего золота и мягких подушек.
Так, на протяжении пяти дней и пяти ночей свет не гас в содрогавшихся от причитаний и радости еврейских домах города Сузы. Их обитатели разделились на тех, кто уходил, и тех, кто оставался. Отцы отправляли сыновей, сыновья отказывались следовать за отцами. Возлюбленные, супруги, сестры были покинуты или раздираемы на части, как я сама.
Вопреки моим страхам тетя Сара не умоляла меня остаться. Она закрылась в своей комнате с покрасневшими от слез глазами и впервые в жизни не обращала внимания на то, что происходило в мастерской.
Вся печаль приходилась на долю тех, кто оставался. Печаль разлуки и стыда. Жестокие слова Ездры сделали свое дело. Чтобы смягчить его гнев и, возможно, гнев Яхве, остающиеся жертвовали все, что могли, из своих богатств. Нам отдали много повозок, продовольствия и одежд, ковров и шатров. Много крупного и мелкого скота, сотни мулов. Некоторые отдавали даже рабов и слуг.
Это были странные дни.
А я провела их еще более странно.
По правде говоря, в безразличии и без всякой радости.
Я винила себя в том, что не ощущала счастья. Не я ли больше всех других желала, чтобы это случилось? Но как я себя ни корила, ничто не приносило мне покоя и удовлетворения.
Мне уже не хватало тебя, Антиной. Мне казалось, я сжимала тебя в своих объятьях так крепко, что во мне остался отпечаток того, что я уже потеряла. Нести этот груз оказалось гораздо тяжелее, чем я думала. Внезапно я усомнилась, способна ли я на это. Я больше не была той уверенной женщиной, которая нашла в себе смелость и решимость выступить против Парисатис.
Я была лишь молодой женщиной двадцати двух лет, которая всего несколько дней назад стала женой. Ужас охватил меня. Передо мной расстилалась жизнь, которую я даже не могла вообразить.
К счастью, Ездра не заметил моих сомнений, потому что я не видела его до самого отъезда и даже на протяжении всего пути до Вавилона.
Отныне Захария и его клан постоянным кольцом окружали Ездру, как и группа исполненных рвения молодых людей, собравшихся со всех концов Сузианы. Они всасывали его слова и гнев, как телята молоко матери.
О! Все было очень пристойно. Ни одного неприятного слова или жеста. Но скоро я поняла, что мое присутствие рядом с братом не очень желательно, когда они поглощены обсуждением важных решений, связанных с отбытием. Чисто мужских решений, которые могут принять только мужчины, со всем присущим им пониманием подобных дел!
Меня это не огорчило. Мне тоже надо было подготовиться и осушить немало слез. Аксатрия нервничала, как кошка, потерявшая своих котят. Из-за постоянных слухов ее каждую секунду мучил страх, что она не сможет сопровождать нас: юные клевреты Ездры заверяли, что мой брат не желал брать с собой никого, кроме евреев. Только сыны Израилевы, мужчины, женщины и дети, могли пуститься в дорогу чтобы вернуться и заселить Иерусалим, — так они говорили. Слуги и даже в некоторых случаях супруг или супруга, которые не были евреями, не могли присоединиться к путешественникам.
Но эти слухи так и не подтвердились. Они рассеялись, заглушенные новостью вполне достоверной: Ездра велел начать двухдневный пост на берегу Каруна перед отбытием.
О Антиной, мой возлюбленный, если б только я могла прислониться к твоему плечу!
Мне пришлось отложить письмо, чтобы помочь похоронить ребенка.
Теперь это одна из самых ужасных моих обязанностей, но не из тех, которые мне приходится исполнять редко.
Мне трудно успокоиться и унять дрожь в пальцах.
Чем был наш уход из Суз, ты можешь себе представить. Мне не нужно тратить слов. Мардохей приготовил повозку специально для Аксатрии и меня. Тетя Сара устелила ее скамьи самыми красивыми циновками из своей мастерской. Красивыми и прочными, потому что на одной из них я сижу и сейчас, хотя для повозки нашли другое употребление.