Огненное солнце, ветер, дождь, палящая жара, град и мороз — вот те мази, которые дали столь прекрасный результат. И гримасы вместо улыбок.
Подошвы моих ног покрылись роговой коркой от веревочных сандалий. И мне еще повезло. Без этих сандалий мне пришлось бы, как и большинству из нас, идти босиком по острым раскаленным камням.
Неделю назад я потеряла свой первый зуб. Я еще могу это скрыть, потому что дырки не видно, зуб был не передний. И я спокойно пишу об этом, посмеиваясь над собой, поскольку мне кажется почти невероятным, что ты сможешь прочесть об этих кошмарах.
Я долго размышляла над этим ночью, ожидая прихода сна. Не так уж много способов сделать так, чтобы письмо дошло до тебя.
Может, я уговорю Согдиама покинуть меня и отправиться обратно в Сузы? Но даже если он согласится… Несмотря на его храбрость, это слишком долгое и опасное путешествие для такого калеки.
Хотя и здесь оставаться не менее опасно, здесь, где разрушаются наши тела и души.
Да, души. Ибо среди всех несправедливостей, которыми полны наши дни, самое несправедливое — это уродовать тело и дух в такой прекрасной стране. Стране меда и молока, которую Предвечный отдал Аврааму и Иакову, Моисею и Иисусу Навину, Сарре и Лии, Рахили, и Ханне, и всем, кто жил здесь до нас!
Ибо клянусь тебе, Антиной, когда глазам моим впервые открылся Иерусалим, я увидела страну меда и молока. Ту добрую обширную страну, неисчерпаемую в богатствах и щедрости, рассказы о которой в детстве так часто занимали наше воображение, нас, детей евреев Вавилона, детей изгнания и чужбины.
Стоял конец весны. Все деревья, приносящие плоды, — вишни, персики, сливы — вся жизнь земли была в цвету. Оливы шелковистыми серыми завитками покрывали склоны холмов. Пики светлых скал вздымались, словно томные руки над хребтами гор. Огромные кедры и вечнозеленые дубы, не имеющие возраста, укрывали в своей необъятной тени стада. Ягнята прыгали среди кустов шалфея, тимьяна и мирта, из-под их копытец пахло землей — так под ласками любовника начинает благоухать тело раскинувшейся в истоме женщины. А там, где по земле прошел лемех пахаря, она вспухала красными, почти кровавыми комьями, как настоящая плоть.
Как драгоценность, забытая на шелке футляра, среди холмов лежал Иерусалим. Стены, возведенные из гладкого светлого камня, сияли белизной. Здесь не было ни одного кирпича. Только камни, будто те, кто строил Иерусалим, подражали Господу, воздвиг тему горы.
Все дышало миром и покоем. Чем ближе мы подходили, тем яснее различали разломы в стенах. Но и в этом не было ничего тревожного. Тучи ласточек с щебетом носились над развалинами, которые служили им прибежищем. Пышные кусты с маленькими желтыми цветами плотным ковром покрывали обломки камней, которые раньше были крепостными башнями. Агавы, тамариски и даже оливы давно уже пустили корни между разрушенными колоннами, где остатки строительного раствора образовали вязкое, как патока, месиво.
У основания стены били невидимые источники. Мы нашли водоемы с такой чистой, такой синей водой, что она казалась ненастоящей.
Нет, ничего угрожающего там не было. С материнской лаской город гостеприимно раскрывал себя окружающим полям и холмам, составляя с ними единое и совершенное целое.
Увы, эта безмятежность была лишь отражением счастья, которое мы испытали, обретя то, к чему так стремились! Причуда воображения, последнее дуновение отлетающей мечты. Сегодня я знаю, как тверды камни и как жестока ненависть, породившая эти руины. Я поняла, что покой может скрывать покорность и разруху.
И теперь, когда я закрываю глаза и вспоминаю о красоте, о меде и молоке, которые мне привиделись в день прибытия, то не могу сдержать слез. Зачем и по чьему замыслу в самых прекрасных цветах может таиться коварнейший из ядов?
Хотя Ездра выслал вперед Захарию и нескольких молодых защитников веры, чтобы предупредить о нашем прибытии, нельзя сказать, что нас ждали с большой радостью. Неемия оставил после себя память о долгих и неистовых усилиях, которые завершились страшным поражением.
К тому же город был невелик и обитателей было не больше, чем пришло в нашем караване.
Можешь себе представить, мой Антиной, чем стало для жителей Иерусалима появление наших полчищ на гребне холмов. Двадцать тысяч мужчин и женщин, десять тысяч повозок, поднимающих тучу пыли, от которой разбежались их испуганные стада. Гул и грохот передвижения целого народа, и весь этот оглушительный и нетерпеливый хаос останавливается у их стен!