А мы принялись петь и трубить в рога, чтобы выплеснуть нашу радость и облегчение оттого, что наконец-то мы на месте! Мы танцевали всю ночь, самую веселую ночь из всех. Наши сердца расслабились, словно тетива после выстрела. Мы были пьяны без вина и пива от одного только вида нашего Иерусалима!
Наутро пошел дождь. Мы едва держались на ногах от усталости, и радость еще туманила наши головы. Но лишь стоило нам войти в Водные ворота, каждый из нас осознал, какая огромная работа нас ждет.
Внутри Иерусалим был так же разрушен, как и его крепостные стены. Половина домов была заброшена. Многие стояли без крыш, полусгоревшие, с развороченными стенами. Из заваленных отбросами колодцев несло зловонием. Некоторые дома рухнули один на другой, и их руины перегораживали целые улицы.
Ездра завыл от горя, когда старейшины города привели его в Храм. Едва законченное Неемией строительство было уже разорено. Куски почерневшего дерева напоминали о том, что здесь были двери. Жертвенник всесожжения был давно осквернен. Десятки кошек, диких, как тигры, устроили себе лежбище в разбитом водоеме, где играли их котята. Большая входная лестница заросла побегами тамариска. В развороченном зале тамариск и большая мушмула проросли сквозь стены с обвалившимися зубцами. Кое-где виднелись следы боя. Скульптурные изображения и колонны были разбиты ударами палицы. Густая жесткая трава пробивалась между мраморными плитками и крошила ступени святилища. Правая стена лежала в развалинах, словно сокрушенная чудовищем. От стен большого двора, окружавшего само здание Храма, остались лишь очертания на земле, а плитки исчезли под нечистотами.
В следующую ночь уже не было ни танцев, ни песен. Крики Ездры, левитов и молодых ревнителей веры доносились из темноты. Они раздирали свои туники, посыпали головы пеплом и молились до зари.
Наши люди пребывали в такой же растерянности и смятении, как и жители Иерусалима. Старики собрались вокруг Ездры и в порыве благочестия присоединили свои стенания к его плачу.
Потом, после стонов, ярости и полного изнеможения, пришло время принимать решения.
Ездра хотел немедленно приступить к очищению Храма. Многие священники из левитов, Шеревия, Хашавия и их братья разделяли его стремление.
И тогда впервые заговорил Яхезия, всю свою жизнь проживший в Иерусалиме. Мягкий и тонкий и лицом, и повадкой, он принял нас с искренним дружелюбием. Пока Ездра и его окружение спорили, он вежливо заметил:
— Я понимаю твое нетерпение, Ездра. Ты пришел, чтобы заново возвести Храм. Ты нашел его в ужасном состоянии, и тебе это кажется самым важным и срочным. Но посмотри вокруг себя. Вас здесь много тысяч, у ворот Иерусалима. Вы не знаете, где поставить свои шатры. Разумеется, многие из вас должны будут обосноваться в долине, ведущей в Хеврон. Но ведь там спорные земли. Неужели ты думаешь, что моавитяне, хорониты, или Хешем с Товием, да и все цари и предводители больших и малых народов, живущих вокруг Иерусалима, не обеспокоены вашим появлением? Не забывай, Ездра, что это их руки, их сила и злоба превратила Иерусалим в те развалины, вид которых исторгает у тебя стоны. Это они сбрасывают каждый сложенный камень. Это от них пострадал Неемия. Он бросил им вызов. И Неемия мертв. А они или их сыновья по-прежнему там. И ты веришь, что они дадут вам мирно жить в ваших шатрах, когда им так легко заставить вас страдать?
Серо-зеленые глаза Яхезии глянули на нас с той же кротостью, которая звучала в его голосе. Несмотря на всю серьезность его слов, губы его продолжали мягко улыбаться, а голос был преисполнен терпения.
— Возможно, было бы благоразумней сначала возвести надежную крышу, — предложил он. — Учитывая, сколько вас, потребуется не так много времени, чтобы отстроить наименее пострадавшие дома. У вас есть жены, матери и дети, которым нужен кров. Храм уже давно осквернен. У Яхве хватит терпения дождаться твоего успеха, Ездра. Если Товия обрушит железо и кровь на твои шатры, это задержит тебя еще больше.
Один из молодых ревнителей веры, сопровождавших Ездру, едко усмехнулся:
— Сразу видно, Яхезия, что ты давно живешь в Иерусалиме! Послушав тебя, понимаешь, почему Храм Яхве превратился в груду мусора. Кто ты таков, чтобы мерить терпение Предвечного? Он привел нас сюда, и рука его твердо лежала на Ездре. Чего ты так испугался? Пусть пугается твой Товия, теперь мы здесь силой и волей Яхве!
Многие закивали. Я знала, что Яхезия сказал правду, но не стала возражать. Не я ли сделала все для того, чтобы внушить им такие мысли? Не я ли без устали твердила, что не надо ничего бояться, а, напротив, во всем полагаться на защиту Яхве?